Андрей Гаврилов - Свой путь

Запретный плод —
он вечно сладок,
и солнца луч, как херувим,
с мечом огней
своих лампадок
Творцом приставлен
бдеть над ним.

Но не всесильны даже Боги:
любовь изгнаньем не убить!
Не будем к пращурам
мы строги —
в саду Эдема нам не жить.

По вечерам закаты снова
уводят в даль мои мечты…
а над воротами подкова
хранит очаг от пустоты.

Под монотонный шум дождя
склонились яблони от яблок,
и в янтаре медовых рамок
уснула осень у пруда…

Ей снилось ласковое солнце
и пять весёлых жёлтых пчёл,
собравших лапками
на донце,
живицу из сосновых смол.

Проворный
муравей на ветке,
умывшись падевой росой,
тащил трофеи из разведки,
спеша с добычею домой.

Ползла промокшая улитка
по краю утренней звезды,
а приоткрытая калитка
прощалась с летом до весны.

Недолго сон тот
продолжался,
и дождь закончился давно…
В любви я к осени признался,
увидев яблони в окно.

Околдовали бабы осень,
и повернули лето вспять…
Оставив в прошлом
жизни проседь —
решили девки погулять!

В златые косы превратили
прямые хмурые дожди;
небрежно в локоны завили
рябины лист на бигуди…

И тонкой нитью паутины
прошили рощи и стога,
увидев около стремнины
любви осенней берега.

В цветные шали нарядили
пролесок в поле у ручья,
и в сказку
тропку проложили
вдали от злого воронья.

…И разнеслась
по дальним весям
молва о сказочной любви,
в которой женщин
в поднебесье,
зовут, курлыча журавли.

…В которой горькая калина,
роняя алую слезу,
как будто девичья кручина
все тайны спрятала в лесу.

…В которой стройная берёза,
напомнив женскую судьбу,
в мох горделивого утёса
бросала жёлтую листву.

Ожили краски на природе
с восходом солнечных лучей…
названье бархатной погоде
дал ренессанс календарей.

Нежданным чудом обретений
сентябрь балует сердца,
и женским чарам обольщений
не будет никогда конца!..

В мурашках утренней росы
поля лаванда обольщала,
и ревность высохшей лозы
её невинность вызывала.

Слезой лиловой горных фей
наполнен был
парфюм из Грасса,
и Жан-Батист, как чародей,
знал толк в искусстве
анфлеража.

Да… в одержимости своей
достиг сей мастер
совершенства!
Он покорил сердца людей
волшебной каплею
блаженства.

С тех пор нежнейший аромат,
рождённый горами Прованса,
как в виноградниках мускат,
сокрыт лозой непостоянства.

Благословенна красота
в хрустальном куполе заката.
Она хранить обречена
небесный храм от Герострата.

Спасая мир – ей суждено
познать гармонии природу;
и, как в открытое окно,
впустить луч света в непогоду.

…Благословенна тишина
в объятьях
солнечной долины,
когда слеза Творца видна
на тонких нитях паутины.

Её разбудит тёплый дождь,
упавший радуге на плечи,
в тот миг,
когда судьбу найдёшь
на узком мостике предтечи.

Благословенны небеса
и жажда маковой росинки…
и нет такого мудреца,
чтоб указал
любви тропинки.

Ах, зачем вы меня на рассвете
разбудили, шальные ветра:
мои листья, как взрослые дети,
разлетелись по весям вчера…

Мне без них одиноко,
бездушно —
в день осенний стоять на юру,
и склоняю я ветви послушно
над опадом в прозрачном бору.

Я б за ними сама полетела,
оторвавшись
от мощных корней,
только жаль,
что совсем постарела,
пока гладила кудри детей.

…Поднялись они
разом над лесом,
золотую разрушив копну,
будто шпагой
с изящным эфесом
разрубил их полёт тишину…

Я люблю приласкать
одиночество
на обочине русских полей,
и найти, как вещает
пророчество,
место силы,
где травы пышней.

Где ковыль,
убегающий волнами,
как роскошные гривы коней,
поглотив
разноцветие с пчёлами,
передаст мне
привет от степей.

В синеве васильковой
романтики
соберу все ромашки окрест;
будто в детстве
конфетные фантики
поменяю на маковый квест.

…Я люблю
приласкать одиночество
на обочине русских полей,
и забыв на минуту пророчество,
отрешиться от бурных страстей.

Бассейн инфинити…
Бутылочка проссеко…
Закат у моря
и вечерний бриз.
За дальним столиком
два старых человека
смотрели
на шикарный барбарис.

Его рубиновые гроздья
вновь возвращали
в те года,
когда судьбы
шальная гостья
свела их жизни навсегда.

Наперекор молве
и сплетням;
людским законам вопреки,
сердца оставив
своим детям,
они сплели любви венки…

…А годы пролетали мимо,
как стайка чаек над волной,
и старость —
медленно, красиво —
их накрывала, как прибой…

И в этот дивный летний вечер
в кафе с названьем «Парадиз»
согрел их души егермейстер,
исполнив маленький каприз.

Звук у дождя
был превосходный!
И, нежной музыкой пленим,
Шопен на клавишах холодных
играл ноктюрн, как пилигрим.

На сценах Вены и Парижа:
этюд… мазурка… полонез.
Аристократы и афиша
любили вальсы до-диез…

Шопен мечтал
о польских реках,
и видел Краков по ночам.
Он сердце завещал навеки
замуровать
в Варшавский храм.

Был гений нот и романтизма
услышан Богом и людьми:
шедевры польского лиризма
согреты пламенем любви!

Уходит май,
оставив напоследок
неповторимый аромат.
Сиренью
отливая слепок,
весна застыла в нём,
как бархатный закат.

…Уж первый
солнца луч
подарит скоро лето,
насытив красками
предгорья и луга.
И в шлейфе ландышей
весенняя вендетта
вонзит свой меч
в златые берега.

Так и останется
навеки юной,
в цвету черемухи
и трелях соловья —
любовь весны
(той ночкой ярко-лунной,
что провожала
в дальний путь меня…)