Геннадий Деринг - Актуальные поэмы

х

Меж тем лесная атмосфера накалялась.
Тем более, что летом лес горел,
А при строительстве дороги
На славный город Петербург,
Заметно поредел,
И слёзам жителей лесных не виделось предела.
А тут еще Коза с настырностью
Достойной Жанныд’Арк
Промекала по телеку народу:
– Доколе, люди, будем изводить природу,
Доколе будем наблюдать
Вместо законно избранных властей
Всевластие волков и секачей?!
Я буду не я, коль дело до суда не докачаю —
Пускай сатрапы шкурой отвечают!

х

По первости, сил расстановки не поняв,
На «ЭХЕ» продолжали: гал! гал! гав!
– Коза – герой, считай Брусилов!
Откуда в д е вице простой,
Можно сказать, в пастушке русской,
Такой запас духовной силы
При шпильках-каблуках и юбке узкой?!
Однако же, когда националы
От свиста к делу перешли,
И раздалс я уже не свист, но рык:
– Все – на поляны и на просеки!
На лыжи, на коньки, на сноуборды —
Покажем хищным козью морду!
Хватай кувалдочки и пики,
Травматику и биты!!!
На «ЭХЕ» начали давать обратного:
– Забыв о страхе иудейском,
Господа, пример покажем европейский.
Мы лично крови Кабана не жаждем.
Подчеркиваем однозначно также,
Что иудеи принципиально не вкушают ныне
Нежнейших сетуньских копченостей и буженины!

х

…Но поздно мысль спасительную
Общественность лесная обрела:
Национальная обида вызрела.
С дубов неслось:
«Довольно тарабанить!
Айда скотов и этих, как там их, лобанить!
Жанна! Возглавь народа силу!
Бей этих, как их там, спасай Россию!
Все, как один, узду закусим
(И буженинки, кстати, вкусим!).

х

На всякий случай плюнули в лохань Хряка
Шоу-тузы, решивши действовать наверняка.
Продажная отпала мигом шоу-знать,
Хряка несчастного отказываясь знать.
Шуты, танцоры, говорящие и блеющие
С подмостков неустанно
Клялись, что к Ромке с Прошкою —
Инвесторам известным —
С отверженным Хряком в очередь рядышком
С протянутой рукой не станут.
И н а поле одном концертном
С ним не сядут!
Особенно стонал за правду Мармеладзе,
Кабаний закадычный друг,
Надеясь спеть в Кремле дуэтом
С другим каким-нибудь попроще фертом.
И даже дяде Главному Охотоведу
И дяденьке Лесничему
Поторопились доложить,
А проще – Филю заложить.

х

Лесничий либералов поддержал.
Дескать, у нас в лесу кудрявом
Привычно свиньи заезжают пятаками
Налево и направо.
Но в Сколково, где будущего рост,
Он не допустит избиенья коз.
Так и сказал, мол, в Сколковской бирульке
Не будет места поросячьей рульке!
Охотовед с ним смутно согласился
И, успокаивая массы, пальцем на рояле
Сыграл мелодию
О сбережении святых начал,
Намек давая, что он сам – простой лесной национал,
Что соловьи-заточники – отнюдь не Даниилы.
Ещё Охотовед сказал:
– Закон для всех один,
Кто б ни был важный господин.
Вор должен заседать в тюрьме —
Иркутской иль московской.
Допустим, Ходарковский…
А прочие, сидящие по нефтяным комфортным лужам,
Пускай помаракуют над поведением своим потуже…
В развитие идей Охотоведа,
Конкретное дал разъясненье генеральный прокурор:
– Которое копыто излягало К о зу,
Немедленно изъять
И мерку снять.
Включительно до 43-го размера
Копытство допускает Уголовный кодекс.
Однако же всему есть мера.
С 44-го расплата наступает правомерно
И – полный аут свинской прыти.
Не говоря уже о 45-м,
До косточки скакательной растоптанном копыте.
Кабан сполна получит сечку уголовную:
Реальный срок условный.
В том прокурор уверен,
Такие на особенном учете звери…

х

…Прослушав этот онанизм,
Кабан внезапно ослабел на низ.
А ну как срок условный
Охотовед с Лесничим завизируют,
Да с рыла уберут пятак заслуженного?
А цацки, добытые потом,
Скачк а ми, визгами и топотом,
В два счёта реквизируют?!
Им это ровно ничего не стоит, оголтелым.
А ты изволь, трудись на сцене телом белым!
(Тем более, копытце Филино еще годок назад тому
Тянуло к номеру 50-у!)
Не веря мутным завереньям Стряпчего,
Кабан захрюкал принародно в тряпочку,
С великою слезой, божественно
(Он это делал исключительно торжественно):
– Хру-хру! Простите мя, вонючего! —
Так в телевизоре бессонном он канючил.

х

Он было бросился по старым адресам,
Надеясь разогреть любовные помои.
Наивно веря в чудеса,
Он матку подло брошенную
Вдруг обеспокоил.
Поведал ей в трубу, как получилося реально,
Что эту трахнутую Жанну
Он отмудохал не со зла,
А исключительно от скуки, машинально!
Что он теперь один кукует в логове, в овраге,
Что сотню лет уж не был на гастролях он
В Париже и в Гааге.
Оброс щетиною,
Погряз в аммиаке и тине,
Что заблуждался он жестоко с нею, доброй маткой
В своей свиной гордыне.
Что в гриве у него колтун,
Лишились космы лоска,
В репертуаре – чахлые ремейки.
И в общем жизнь без матки-боски
Ни бе ни ме.
Он даже ей в трубу
Хрючил свою фирм у ,
Вот ее текст нетленный,
Известный штатским и военным:
«Матка моя, я твой эмбриончик!
Дульце моё, я твой пистончик!
Стойло моё, я твой кабанчик!
Носик мой, я твой пальчик!
Нужничек мой, я твой горшочек.
Урна моя, я твой плевочек.
Лапка моя, я твой мизинчик.
Псичка моя, я твой похотинчик…
Но не вняла, жестокая, скупому мужскому вою,
Хотя внимательно прослушала.
(Вот вам и родственные души!)
И не ответила, хотя бы матерно,
Как ни стонал герой.
Молчание в трубе застыло ледяное…
Не поняла. Хоть топай на убой!
Кумир толпы! Поп-идол! Боже-боже!
О, жалкое, о, гнусное убожество!..
В погонах, в штатском – всюду оборотни.
Из каждой мраморной и золочёной подворотни
Несут не розы —
Фас да узы!..

х

Но тут не выдержало сердце у Козы.
Она была потрясена подвижками
Духоподъемными народными,
Этническою стороной конфликта,
Когда ей разъяснили, что она – славянка гордая,
Кабан же – суть племенной реликт
И годен лишь на буженину,
А потому обязан сгинуть.
И это наказание – пустяк, самая малость…
Коза непроизвольно разрыдалась.
Помыслилось: я – рядовая жвачная.
Я – не Немцов, даже не М и тволь.
Я – женщина. Зачем мне эти битвы?
И тут несчастную, момента не теряя,
Взяла общественность в раскрут —
Братаны, бизнесмены, депутаты:
– Рогатая! Чем кончил Брут?
На Цезаря, собака, покусился!
И тем народного позора удостоился.
Плевки, тычки, а также и пинки
Должна ты с благодарностью от Кабана принять,
Как сам он принимает от фанатов шампанское, бабло,
Отдельные цветки и целые венки.
Кто нам невинного представит мальчика, такая мать?
Кто нам споет об эмбриончике с пистончиком?
Кто подарит душе нас возвышающий обман?
Кто, если не заслуженный Кабан?!
Замолкни, обличенье, на устах!
Не вызывай народных потрясений новых!
Прислушайся, душа бедовая:
Несчастный голосит в кустах!