Геннадий Деринг - Актуальные поэмы

х

Напрасно твердые увещевали нацы:
– Дурёха, не теряй лица!
О, Жвачная,
Смелей и до конца!
Не будь же простофилей.
За что тебя отделал Филя?!
Хоть бы какой красавчик ссильничал,
Скажем, марал, олень.
А то ведь – хряк, такая хрень!
Зажрался, хам,
Теперь пусть мыкается по кустам!
Но агитация другая была Козе
Страшнее лыка липового —
Слова крутых поклонников Филипповых:
– Вот шуранут тебя из пом- из режиссёров,
Как схлынет бум.
Ищи тогда мест а по Superjobу.
Но вместо места тёпленького, жорного,
Кабанью поимеешь ж…
Рогатая, шурупай шариками:
Ты не тигрица Ксения и не Анастасия-пума.
Ты думай, детка, думай!..
…Коза имела правый рог
Чуть-чуть короче левого
И на суде признала жвачная —
О, боги! —
Кабан её не трогал вообще.
Он только уравнял ей роги.

х

…На «ЭХЕ» ликовали либералы:
– А мы что говорили вам о буженине, ну-с?
Да здравствует консенсус!
– Какую фобию размазали по стенке! —
Свистели в кулаки националы-молодцы. —
Капитулянты! Трухали! Сикушники!
И эти, как их… вырожденцы!

х

А ведь не сдрефь, не уступи Коза,
Попотчуй Филю на суде законов зельем,
А с ним и всех волков и секачей,
Вполне б она могла прослыть газелью.
Была бы не Коза,
Что дразнят «выпучи глаза»,
А героиня, Жанна д’Арк!
Но вот —не выдержала марку…
(По слухам Филя ей зелёного, баблового
Полтонны сена отвалил.
И устоять у бородатой
Ну, просто не хватило сил!)

х

С героями у нас беда.
Всё наша бедность, темнота…
2010

Петро Русак,
Он от природы не дурак.
Что было, то, конечно, было,
Но с некоторых пор,
Как медик и как друг, могу сказать:
Не ест он мыла.
До дней недавних
Корефана моего и пациента
Наследная вдосыть кормила рента.
Леса, поля, болота, степи
(Насколько глаз хватало во все стороны) —
Всё было вотчиной его, простором лонным,
Всему хозяином являлся он законным.
А чтобы мой латифундист не возгордился,
Не задавался и не почёл себя тузом,
Чтобы от изобилия не закружилась голова,
Ему компанию составили такие же хозяев а —
Петровы, Сидоровы, Ивановы,
Короче, весь бонтон,
Которым имя было – легион.
От Брестских неприступных стен
До сопок огненных Камчатска
Его владенья застолбила
Нога свободного казака
И подневольного зек а.
Его великий суверенный дом,
Равнинный, горный и морской
Держали под охраной неусыпной,
Не допуская ни снаружи ни внутри
Базара и бесчинного дебоша,
Заботливые лары в штатском
И ангелы в армейских галифе и клёшах.
Они вели Петра надёжным курсом,
Приходуя на общий счёт (и в том числе его!)
Неисчислимые и тоже общие ресурсы.
– Живём мы от победы до победы,
Так трудолюбы нас настроили, отцы,
А их вострили боевые деды.
Страна обильна, бёныть, и крепка,
Наследства хватит на века! —
Говаривал Русак, гордясь,
Поглядывая недовольно
На хередающую старушку-власть.
Ворчал: «Отстали от Европы!
Толкует верно диссидент Щаранский
Насчёт свобод-то сволочных гражданских.
Свободы нам добавить не мешало бы,
Про то людишки в «ПРАВДУ» пишут жалобы,
В газету «EDIOT».
Понятно, жалуется сброд.
Но всё же это – не фигня,
Нет дыма без огня!»
(Насчёт Щаранского и «EDIOTа»
Он слышал где-то от кого-то что-то.
Не то в милиции, когда его по пьяни
Чуть у ларька не замочили
(Он драку разнимал.)
Не то в цеху на партсобрании,
Когда «инакомыслящих»
За их паскудство жучили.)
И так ни шатко и ни валко,
Без президентов, без элит и олигархов,
Без гринго, штатников и гансов,
Как бы во сне в своей норе байбак,
Жил-поживал мой друг Петро Русак,
Любитель проголосных песен и романсов,
У шарика земного на краю,
Как выяснилось позже, по балансам,
Фактически в раю.

х

Известно: спишь – беду и выспишь!
В недобрый час, в год 91-й
Приспел в Москву Хохлайс —
Масти игреневой прохвост,
Монетарист без аусвайса.
Морковно-красный – человек опасный.
Я обхожу таких.
Недаром рыжих нету во святых!
Он, полюбившись президенту масти сивой,
Прочёл: «Благословен ты, Господи…»
И зачал врачевать
Перемогавшуюся демократией Россию.
(Уже такое на Руси случалось,
Когда спасение в столицу
Невесть откуда объявлялось,
Когда какой-нибудь там старец,
Целитель, прозорливец, божий человек,
А заодно христопродавец,
Забрав большую силу речами и коварством,
Ворочал государством).

х

Целитель рыжий объявил,
Что разобраться первым делом следует,
Кто в этой безалаберной стране
Действительно владеет чем
И кто кому наследует?
Идеи химеричные похерить,
Клёши и галифе по фэшну перешить,
Цеховикам, фарцовщикам и прочим шкодам
Дать самые широкие права,
Обязанности – прочему народу.
Гибкость ума, распил и передёр
Считать процессом созидания,
А не канальством.
Судить же право предоставить
Законно избранному
На дутых выборах начальству.
Он президента-пересидента,
Любителя с утра наехать на бутылочку,
В обед послать вдогон,
За ужином за галстук заложить, за воротник и з а ухо
(Ночами он рыгал),
Проинформировал,
Как демократ и либерал,
Что коммуняками страна
Загажена, запущена,
И был посажен за охальные слова…
На Комитет российского имущества.

х

Он для начала весь народ
Перекрестил в «совков»,
Короче, в быдло и в холопов.
Он нацию хотел набрать всю заново.
Но этот план ввиду его огромности,
Подумав, отложил на перспективу
И временную предложил альтернативу.
Призвал из-за бугра пиндосов-мастаков,
Набрал экспертами явившихся тотчас на зов
Хожалых мамзеров,
Сработал Конституцию кагалом,
И – загудел аврал!
Стоял великий над Россией звон
От Балтики и до Курил…
Петро в ту пору пересчитывал ворон,
Чесался и курил.
С улыбкой благодушной
Со сна ворчал Петро:
– Ишь, какой ушлый!
Ловкач… Занятно…
В самое влез мужик нутро!
Как из мешка горохом тарантит…
Приятно,
Только уж оченно мудр о …

Русак ломил по простоте,
Как бы сказать вам, на арапа.
(А времена, я говорил ему, не те!)
Здесь надо мне представить кратко
Русачью биографию
И окружающую друга географию.
Родился он, во-первых,
Ни в тех, ни в сех,
Ни в городе и ни в селе,
А в пригороде, на зас е ке,
Где его предки пашенку орали
Когда-то, в позапрошлом веке.
Работал в городе, на авиазаводе.
Москва ему была мила своей шумихой,
А пригород, напротив, тишиной.
Здесь, по земле, гуляло его босое детство —
Мощёные булыгой улицы,
Река, куда ходили по воду,
И где купалась пацанва,
Луга, поля и рощи,
Осокори в посёлке —
Всё это был его родимый дом.
И, среди тополей, – роддом,
Где он на божий свет явился в 41-ом.
Мой друг – войны прямой продукт,
Грозной и горестной эпохи.
Он выкормлен был сразу десятком рожениц,
Поскольку у мамаши (ему был месяц),
Как только объявили про войну,
Присохло молоко (перегорело трохи).
Телёнок ласковый сосёт двух маток.
Петро кормилицами был богат.
А был ли он, младенец, ласков или нет,
О том история умалчивает.
Сосал и морщился, наверно:
Горчило, говорят, то молоко военное…
При всей суровой заводской муштровке
И всесторонней городской рихтовке —
Логичной и рациональной,
Мой Петя вырос простодырным,
Что называется, ветошным,
Короче, вахлаком сентиментальным.