Михаил Лиознов - 20 глав о любви, или Вечное солнце мятущейся души…

Действительно, Пушкин рассказывал своему другу Павлу Нащокину, что царь, «как офицеришка, ухаживает за его женою; нарочно по утрам проезжает мимо ее окон, а ввечеру на балах спрашивает, отчего у нее всегда шторы опущены». Вместе с тем он говорил тому же П. Нащокину, что им владела «совершенная уверенность в чистом поведении Натальи Николаевны».

Всего за три дня до дуэли Пушкин, в который раз, столкнулся с Дантесом в доме Мещерских.

С.Н. Карамзина записала: «В воскресенье у Катрин было большое собрание без танцев: Пушкины, Геккерны, которые продолжают разыгрывать свою сантиментальную комедию к удовольствию общества. Пушкин скрежещет зубами и принимает свое всегдашнее выражение тигра, Натали опускает глаза и краснеет под жарким и долгим взглядом своего зятя (Дантеса), ‒ это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности…»

5. «Его убийца хладнокровно навёл удар…»

Интриги переплелись, создав череду роковых обстоятельств. Как говорил друг Пушкина – князь Вяземский: «Пушкин и его жена попали в ужасную западню, их погубили…».

И он же вспоминал: «Несчастная смерть Пушкина, окруженная печальною и загадочною обстановкою, породила много толков в петербургском обществе; она сделалась каким-то интернациональным вопросом. Вообще жалели о жертве; но были и такие, которые прибегали к обстоятельствам, облегчающим вину виновника этой смерти, и если не совершенно оправдывали его (или, правильнее, их), то были за них ходатаями. Известно, что тут было замешано и дипломатическое лицо. Тайна безыменных писем, этого пролога трагической катастрофы, еще недостаточно разъяснена. Есть подозрения, почти неопровержимые, но нет положительных юридических улик» ‒ рассуждал Вяземский.

Юридически участником дуэли с Пушкиным являлся посол Голландии в Российской империи барон Геккерен. Вызов на дуэль был составлен от его имени, оформлен им и предъявлен официально ‒ через секретаря французского посольства виконта д’ Аршиака, представлявшего французские интересы.

Таким образом, фактически Пушкина официально вызвало на поединок королевство Нидерланды ‒ в лице своего посла!

Кто-то может спросить: неужели сам Пушкин действительно не вызывал Дантеса на дуэль? Отвечу: вызывал, но гораздо раньше – как я уже писал – в ноябре 1836 года, впрочем, спустя несколько дней он отозвал свой вызов, о чем уведомил всех, кто был в курсе событий. И более от Пушкина никому дуэльных вызовов не исходило.

Пытаясь замести следы своего участия в убийстве, барон Геккерн-старший 11 февраля 1837 года писал барону Верстолку: «Жоржу (Дантесу) не в чем себя упрекнуть; его противником был безумец, вызвавший его без всякого разумного повода; ему просто жизнь надоела, и он решился на самоубийство, избрав руку Жоржа орудием для своего переселения в другой мир».

Насколько лжив и подл был голландский посланник ясно даже из одного лишь этого отрывка. Ему ли было не знать, что вызов на дуэль исходил именно от него, а не от Пушкина или Дантеса!!!Ему ли было не знать, что именно он направил на дуэль Жоржа вместо себя, зная о том, что Жорж – прекрасно обученный профессиональный стрелок и поэтому вряд ли промахнется…

Фактически исполнителей убийства поэта было двое ‒ барон Геккерн и его приемный сын Жорж Дантес. Впрочем, соучастников этому преступлению и в нашем высшем свете было предостаточно…

Да, Дантесу было наплевать на «Солнце русской поэзии», он никогда не раскаивался в содеянном. А позже сделал успешную политическую карьеру во Франции, его успех омрачило поведение дочери, которая стала страстной поклонницей Пушкина и возненавидела отца.

Комната ее была обращена в молельню. Перед аналоем висел большой портрет Пушкина, на стенах были другие его портреты. Дочь Дантеса молилась перед портретом своего дяди, в которого была влюблена. С отцом она не говорила после одной семейной сцены, когда назвала его убийцей Пушкина.

6. «Не мог понять в сей миг кровавый, на что он руку поднимал!»

…Об очень тесных отношениях солидного барона Геккерена с молодым офицером Дантесом в свете рассказывали немало. Барон даже усыновил своего близкого друга, сделав наследником своего немалого состояния. В такую внезапную бескорыстность никто не поверил. В порочном высшем свете за подобную связь не преследовали и «от дома не отказывали», но все это повышенный интерес, хихиканье, сплетни…

Об убийстве Пушкина Дантес и Геккерен поначалу не помышляли. Рисковать жизнью на дуэли Дантес не хотел, но вскоре ситуацией воспользовались враги поэта, подогрев ситуацию сплетнями.

«Сухое и почти презрительное обращение в последнее время Пушкина с бароном Гекереном, которого Пушкин не любил и не уважал, не могло не озлобить против него такого человека, каков был Геккерен. Он сделался отъявленным врагом Пушкина и, скрывая это, начал вредить тайно поэту. Будучи совершенно убежден в невозможности помирить Пушкина с Дантесом, чего он даже едва ли и желал, но, относя негодование первого единственно к чрезмерному самолюбию и ревности, мстительный голландец, тем не менее, продолжал показывать вид, что хлопочет об этом ненавистном Пушкину примирении, понимая очень хорошо, что это дает ему повод безнаказанно и беспрестанно мучить и оскорблять своего врага», ‒ рассказывал друг Пушкина Данзас.

Оскорбляя за спиной, Геккерен публично показывал намерения Дантеса примириться с Пушкиным, но поэт даже не распечатывал письма врага. Однажды Пушкин попытался отдать Геккерену письмо перемирия, полученное от Дантеса. Геккерен отказался, тогда поэт демонстративно бросил ему это письмо в лицо. Подобная публичная выходка была за гранью этикета. «Пушкин дрался среди белого дня и, так сказать, почти в глазах всех!» ‒ вспоминал Данзас.

Хронист начала 20 века П. Щеголев прямо обвиняет Геккерена и его клан в убийстве Пушкина: «Они [враги Пушкина] примыкают к патологическому на сексуальной почве коллективу, группировавшемуся вокруг Геккерена. Спаянные общими эротическими вкусами, общими эротическими забавами, связанные «нежными узами» взаимной мужской влюбленности, молодые люди ‒ все высокой аристократической марки ‒ легко и беспечно составили злой умысел на жизнь Пушкина».

Ну, а ярким подтверждением лермонтовских строк «Не мог понять в сей миг кровавый, На что он руку поднимал!..» являются слова графа В.А. Сологуба, который должен был быть секундантом в первой ‒ несостоявшейся в ноябре 1836 года дуэли Пушкина и Дантеса: «…я понимал, какая лежала на мне ответственность ПЕРЕД ВСЕЙ РОССИЕЙ. Тут уже было не то, что эта история со мной. Со мной я за Пушкина не боялся. НИ У ОДНОГО РУССКОГО РУКА НА НЕГО БЫ НЕ ПОДНЯЛАСЬ, НО ФРАНЦУЗУ РУССКОЙ СЛАВЫ ЖАЛЕТЬ БЫЛО НЕЧЕГО…!»