Владимир Казаков - Неизвестные стихи. 1966-1988

Маня помнишь мы бывало
когда бегали детьми
что-то камню сонно стало
глыбой ляжет на пути
я бегу за мной девчурки
и за мною Маня ты
а собравшись у печурки
смотрим в книгу темноты

вы помните ли вы
как я как был как молод
и в кузне головы
стучал раздумья молот
теперь же всё иначе же —
я пойман как когда ловил чижей

весна!
стою к весне лицом.
на древке плещет рваный сон.
и солнце губы обжигая
пьёт из растаявших следов.
и песня юная другая
уже скрежещет в горле льдов.
ручьями цепи разбивая
ты торжествуешь над зимой
ты Маня блещешь ножевая
а я пронзённый но живой

роман в стихах писать я начал
ну что ж начнём благословясь
закроем форточку – иначе
с подошв гремит трамваев грязь

итак роман итак в романе
орёл зазубренных небес
стучит в окно бездомной Мане
роняя перьев медный вес

какое странное начало!
какой решительный конец!
стена в кирпичный рот кричала
вдали стоял Дюма-отец

вперёд! я вздёрнул подбородок
и шпага голая в руке
и строй нахохленных бородок
в кровавой пенится реке

разбит испанский неприятель
ура! французское ура!
о как скрежещущ и приятен
крик королевского двора!

а в тёмном каменном тумане
блуждает птица до сих пор
и утро слепнет к бедной Мане
и крышу бьёт в железный горб

кто ты что лицо с себя сдираешь
ты умираешь
он упал стонали далеко
всё было в осень босиком
ноги в божьих поцелуях
висел зари тяжёлый молот у
наковальни где могучую седину найду
и выйдешь ты грозя чугунною любовью
к виску меня стуча тяжёлой кровью
и мне тяжелее чем всаднику и чем коню
и я за шиворот себя как ночь звоню
к огню ведите нас к твоему огню и братьям
за мной несли мои они объятья
вижу порог и там камней скамья
небо железом молчит и там я

сон делится на 19
веков
ПРОСТЫХ
не уколите
ваших глаз
о начало!
дитя дитя
без тёмных изгибов
без ночи
и что же видел
/////////// – частокол
– прозрачно простите

и гусаров
откормленных
словно на убой

дочь фонаря
упавшего насильным ливнем
сжигая с крыш просторы
она и с костылём стройнее всех могил
то пачкает о золотые пальцы небо
то свищет сквозь его простреленную грудь
то имя забывает
и ночь своим углам теряя счёт
к её губам отточенным подносит
улыбки лезвие с которого течёт
кровавой звездицей ещё живая осень

всё вдруг увидел: и стёкла полночи разбитой
и отражение воды и даже океан когда-то Ледо
витый и прочие вещи.
когда игрок молчит, то значит слово свято:
стальною тишиной его плечо объято.
она сказала: вот наступает месяц, он делится
на девятнадцать мук, я не помню на какие
именно, но кажется здесь слепнет звук.
она о фортепьяно облокотила эту мысль, и
локоть словно чья-то сила напоминал о облаках.
а они действительно: ещё не тучи, уже несут
грозы намёк, век восемнадцатый летучий вер
нуться хочет на один денёк.
она подумала: готовы карнизы к этим временам?
или придётся резать снова слова погодам и
громам?
вдруг ливень санкт-не-петербургский – откуда
родом? – полвека вынул в четверть утра в из
ножен вынутых верстах.
какая-то грохочущая льдина казалось в возду
хе жила, и тень ночного господина в
полнеба вздыблена была.
он нем, но конь его английский
вдруг по-немецки прогремел,
и ветер с берегом умчался
туда где грохота предел

к странице голос отвернула,
чтобы бесследнее молчать.
как будто выпитая пуля
опять в небесной памяти.
от башни время отделилось —
темней ноябрьских небес.
и чей-то призрак приглушённый
возник с дождём наперевес.
на её вопрос: кто вы? он отвечал не
то ночным не то вечерним гласом, что
он – странствующий час.
или забытый поединок
ещё для горла будет цел?
или стекло с порезом льдинок —
весьма задумчивая цель?
и правда: колебалось время,
кратчайший выбирая путь.
и он, вдевая ногу в стремя,
уже сверкал когда-нибудь

братьнаугад тот самый смысл грозящий, ещё
вчера большой, внутри не настоящий.
дальдевица к ручью холодна, одна без
всякого подворья там на холме блистать
заре дать номер 60489 так громче стоит
звук чело своё пронумеруя пуля твердит
своё не знает воздух ей чинит предлоги
дорога хором по оврагам скучает и число
свой день рожденья умножает.
да это лучший разброднейший смысл третий
пятнадцатый навсегдашний.
ответь а он о чём? вопрос военный как
ружьё болящее от штыковой прогулки внутрь
прозы родовой.
она вся ваша здесь всё ваше здесь молчу
слова держу во тьме они во мгле свои
родят чертоги в них замолкают заглавные
ноги.
даль своя да не вся, пусть стёкла меряет
словами прозрачность меряет слезами, а
остальное углем.
он чёрен верен птиц глашатай ворон старинный
улетел за смертным голубым углом за
дальним приговором.
там на пороге дальше всех летаний их стая
круглая надрезала восток.
он отличён этой будущей стаей улётом их
восточно-бурым иль северо-каурым?
вопрос не жить летел а сверлить свой
очаг