Валерий Семенихин - Поющий камень

Не садом битого стекла –
Жизнь раскрывалась по-иному:
Каймой мушиного крыла,
Лучом, окрасившим солому,
Замедленною стрекозой
Над острою речной осокой,
Слепою выпуклой слезой,
Полдневной выбитой дорогой…
В июле высохла листва –
Из сердца зелени возьму я
И кистью прикоснусь едва
К траве в истоме поцелуя.
А после вымазан пыльцой,
В шмелях, в венке из повилики,
Века раскалывая в миги,
К тебе я поверну лицо.
И тихо попрошу:
Уста замкни для ненависти,
Стань здесь, на свету – я обведу
Твою фигуру в том саду,
Где – в завершенье теорем –
Земли и Неба хватит всем.

Отшумят ли метели
Голодного года,
Возвратится ли детство
Дивной сказкой любви, —
Звонкость первой капели,
Запах свежего мёда,
Нам с тобою в наследство —
В родниках соловьи.
Пробежит в табуне
Желтогривая Осень —
Только цокот один
Да изорванный след…

Но привидится мне
За костром синих сосен
Тёмно-алых рябин
Ускользающий свет…
Может, в этом весь путь –
Добежать, дотянуться,
Эти светлые полдни
Не роняя на дно,
Солнцем вылечить грудь,
В сонм блаженных вернуться, —
С неба спущены сходни
На мгновенье одно.

Он незримо проходит – свидетелем тайным –
Мимо снов и миражей, творимых умом:
Эскимо, детектив, резкий окрик трамвайный,
Лепесток на ладони, полуденный гром,
Суд и школа, кафе, симметричность творенья,
Звезды в небе и луже, в асфальте поля,
Воровское арго, никогда воскресенье,
Миллионы сознаний, закованных в бля;
Задыханье деревьев, военные клумбы,
Спертость воздуха, сердца и руки в мольбе…

Где глаза того юнги на мачте Колумба,
Что увидят не землю, а солнце в себе?
Вы, соратники пыли, молчаньем ответьте —
Ум вибрирует в такт повороту ключа…
Слышу я: Он идет, обреченный бессмертьем,
Брат коровы, чьи дети на бойнях кричат, —
Поломать наши дни, как убогие ульи,
И гордыню сердец, ненавидящих «нет»,
Ум, спрессованный в книги, доктрины и пули,
Выводя из потемок на солнечный свет.

Кто ходил по канату над стыдной толпой,
Знает горечь игры с хохотуньей Судьбой.
Одиночество – вот их извечный удел.
Ворон бел – не удержишься, если не смел.
Только падать нельзя в безобразные дни,
Потому что бесстыднее станут одни,
А другие вернутся в безверия круг,
Ведь провисший канат не транслирует мук.
Словно лезвие, режет ступни тот канат.
Шаг вперед – это рай, шаг назад – это ад.
Может, цель не в аду и не в верхнем раю.
Цель – все время идти и неметь на краю.
Если следом смыкает клыки вещество,
Можно верить лишь в Свет и величье Его.
И смотреть лишь вперед, в лучезарное «Я»,
Жить на кончике бьющего в небо копья.

На всех две сказки: жизнь и смерть.
Шуршит потусклых листьев медь,
Не отвечая на вопросы.
Чуть неприметней этот мир,
Все глуше бряцание лир,
Но Каин поливает розы.

Я правлю с чёрного листа
Паломничество белых стай —
Смешное грустное усилье.
Но это таинство для тех,
Кто знает, что и смерть – успех,
И что оковы – тайно – крылья.

Ещё есть время на побег.
Благодарю за помощь тех
Детенышей, не знавших правил
Для глаза, кроме облаков,
Для сердца, кроме вещих снов,
Для слуха, кроме Ом и Аве.

Сойти с вершин, на птиц в пруду
Смотреть, почти не отрываясь.
Поверить в золотую завязь
На голубом осеннем льду.

Сойти с вершин и жить в бреду,
Наивно встречным открываясь,
И уходить от них, пугаясь
Ненужности любви в аду.

Зачем кулак или стилет,
Когда листва струится тихо?
Сойти с вершин, темнея ликом —
Страдания узнать секрет.

Жизнь, как осколок древних молний,
Мудрее всех учителей.
Здесь чем больнее, тем безмолвней,
И чем безмолвней, тем светлей.
В ладонях теплых, с опозданьем,
Трезвее, чем седые льды,
Она приносит осознанье:
Паденье – милость Высоты.
Бессилье тайно служит Силе
В невидимых качелях тех,
И цепи – будущие крылья,
Готовящие твой побег…
Живи, величественный нищий,
В скорлупах слов, обид, одежд,
Ищи на горьком пепелище
Свободу от смешных надежд.

Имя Осени ветер в окно приоткрытое кинул,
Словно дату отпущенных телу пылинчатых лет.
Я вернулся вперед, прошлогоднее сердце отринул,
Позвоночник рванулся сквозь крыши и встретил рассвет…

Поживи там, где ящер не знает заезжего альта,
Там, где нравственность падает, не дожидаясь смычка.
Город липовых жизней, укрытый бронею асфальта,
В казино оставляет Пиноккио, выгнав сверчка.

Ум, увенчанный биржей, не знает, что он – заключенный.
Сериал об убийстве – пароль темноты без перил.
Кто сломает себя, поломает напев обреченный,
И лучом разорвет влажный кокон оскалов и рыл?

Так увидеть хочу ваши чистые детские души —
Без погон и погонь, без слепящей наживы и бомб.
Есть веление – жить поперек человеческой стужи,
Мячик Радости, бросив на землю, ударили чтоб.

Это поздняя осень, последняя первая осень.
Все сначала, все завтра, все было, исполнится вновь.
Ищет ухо поэта поэзии в гибельной прозе.
Ищет в жизни и смерти- свечения – только любовь.

Вот и белый трамвай,
за которым ни рельс, ни блестящего следа.
«Оплатите грядущее, – молвит кондуктор, – конь блед».
Я раскрою ладонь – сердце, тайно живущее Светом —
Мой билет на проезд в золотой долгожданный рассвет.

Позови на подмостки, трагедия Осень, —
Кровь бледна у рябиновых ягод твоих…
Дымка, шелесты, иней на сломанной розе —
И внезапно мистически светится миг.
Может, нежное это стоит повечерье,
Иль сцепление слов, переливы на «нет»,
Может, просто покой, или козыри черви,
Или стук по асфальту незримых карет…
Расскажи мне деревьев наименованья,
Белых звезд и цветов имена расскажи,
И от мелкого я убегу упованья —
Не любить голый призрак, железную жизнь.
И скажу: этот мир, солнца яркого полный,
Так пленительно лжив и прекрасен затем,
Что он просто проходит, и синие волны
Размывают эпохи и тьму теорем…
Приготовься к дарам: золотая осина
Вдруг уронит в ладонь твою маленький лист —
Это трепетно так, беспечально красиво,
И, как этот листок, взгляд останется чист.