Денис Рякин - Рулады демиурга

И туда за сладостями радость не храня,
Заходили, забегали, медяком звеня.
А прекрасна девица, оглянув толпу,
Захотела весело поменять тропу.

А по ней, задумчиво, бледный по утру,
Почтальон расстроенный, будто по костру,
Шел походкой славной, бравых воевод,
Шел походкой плавной, не сбавляя ход.

И девица милая, сердцем трепеща,
Оступилась ножкою, глазками ища:
Кто поможет бедненькой наземь не упасть?
Кто поможет рученькой мягкой не пропасть?

И подаст, конечно же, руку почтальон,
И спасет от паники даму сердца он,
И рассеяв скверную, мрачную печаль,
Улыбнется сладостно, как на фестиваль…

Девица кудрявая, с нею джентльмен
Позабыв о хлопотах всяких взрослых ген,
Как-то по задорному, может быть любя
Вместе прогуляются, чувства не тая,

Может быть, и влюбятся, случай не понять…
Может и забудется их родная стать,
Только так вот поутру, в тихом городке,
Им двоим гуляется вместе налегке!

Очень по приличному, скромный почтальон
С девицей кудрявой, под шуршащий звон,
В свете неожиданных летних променад,
Шли с безумной верою в персиковый сад!

В песчаных краях, небеса, где не плачут,
А солнца лучи пред глазами маячат,
Сокрыто вершинами гор государство,
Куда воспрещён путь любого мытарства.

И в государстве, покрытом ветрами,
Дряблой ладонью, сухими перстами,
Грудь обнажив, восседая без ран,
Правит восточным народом Султан.

Правит сурово: кнутом и булатом,
Каждого травит, кто алчет за златом,
Жаждет роскошных пиров, славных танцев
И не выносит немых голодранцев.

Есть у Султана немая царица,
Гордая, статная, знатная жрица,
Будучи отданной словно трофей
Ему посулила девятку детей.

Девять могучих бахвальных сынов
Девять Султанова время воров,
Воспитанных править суровой землей,
Влюбленные в злато его с головой.

Но время всё шло, и великий тиран
Пал, пленником яда, оставшись без ран,
О месть совершилась безмолвной царицы,
Трофея, измученной в клетке орлицы.

И на одре распластавшись, владыка
Спит от усталости смертного рыка
И принцев девятка скорбит по отцу,
Молясь безвозмездно жнецу.

А ныне свободна, немая царица,
Мечтая владычицей преобразиться,
Коварный придумала принцам наказ,
Исполнить Султанов наследный приказ:

«За смертью моей один лишь Султан,
Останется править без видимых ран,
Без колебаний в глазах, на устах
И с бережной хваткой короны в перстах»

И принцы в кругу друг на друга глядели,
Казалось, их лица на миг оробели,
Но все согласились: «На трон сядет тот,
Чьи раны никто никогда не найдёт!»

Так первый заколот был в мягкой постели,
А после дворцы все вокруг опустели,
Зачался турнир искаженных умов
За золото и за наследный альков.

Второй, слыв мерзавцем, на улице сгинул.
Был заживо третий схоронен в могилу.
Четвёртого с пятым повесил народ,
Как знамя, что проклят Султанова род.

Шестой бунт погрёб, но сражённый копьём
Не станет он больше наследным царём.
И только седьмой сбросив путы дворца,
Подался в монахи во благо Отца!

Восьмому везло, но в великой охоте
В каньоне пустыни, в опаловом гроте
Им поймана в сердце шальная стрела.
О как начиналась Востока заря…

Так в хаосе бурном один из девятки,
Бесстыдно играя в обычные прятки,
Остался последним, живущим без ран,
Откинув едва опустевший колчан.

И кубок внесли по приказу – царице,
Был подан, скупая слеза на реснице
И хладное тело, испившее яда,
И вот она всей её жизни награда!

Итак, коронован бесславный стрелок,
Кому приоткрылся наследия замок
С врагами покончив, семью схоронив,
Султан в мир явился, Восток покорив…

В песчаных краях на пепельном лоне,
Без ран восседая на выигранном троне,
Великий тиран, кто кнутом и булатом
Владычество зиждит и алчет за златом.

Лишь ночью всех братьев в нём образ витает,
Лишь ночью молясь о жнеце он мечтает,
Владения окинув до каменных гор,
Колеблясь, теряя свой взор…

В далёких краях на Севере мира,
За три пары гор, там, где сотая вира
В пещерах укутался тайный народ,
В подземной столице, где выстроен грот.

Увенчан в столицу проход мостовыми,
Под ними колонны с резьбами лихими
И крепко шагают в родные окопы
С весёлым мотивом по ней рудокопы.

И долгие годы их хобби цветёт
И сталь, и железо в плавильнях течёт,
Под их сладковатый приевшийся гимн
Ни слабость, ни усталь не ведома им!

И вновь зазвучал: «Что, за верность бород
Нароем руды и за братский народ
Мы чарки поднимем отборного хмеля
И встретится с радостью эта неделя

И печи раздуем. А ну жар поддать!
Пусть в жилах отборная плещется стать
И кубки восполним медового эля
И вот уж к концу устремится неделя.

Ну что разомнулись? И вновь по одной
Металла наплавим, – неистово рой!
Копая за крепкий народ, жатву сея
И гордо медовые бороды рея!»

Итак, на века от эпохи к эпохе
Сочатся с пещер их пьянящие вздохи
И песенный гул средь любимых раскопов.
О счастлив, останься досуг рудокопов!

Зачиналась заря в ветхом доме
Посреди золоченных зеркал
В темноте балюстрад будто в коме,
Старчий глас полу внятно бренчал:

«Королевской стези покорится
Лицемрных ханжей полный двор,
О я зрею: «В кануне свершится!
В муках сгинет престола тот вор!»»

Подле старца два рыцаря верных,
На коленях внимая, сидят,
О трагичных вестях или скверных
Старцу в спальне поведать хотят:

«Государь, не взыщи, войско пало
Благородный союз… прах ему
Вечно тлеющее знамя увяло.
Не по силам спасать нам страну!»

Вторил кратко: «Да будет ли пламя
Извергаясь народом, пылать?
Им ли важно так родины знамя
Коли в равном придётся стенать?»

Тусклый свет режет спальню при входе
На кровати безмолвно дыша,
Старец чахнет: «Не зги о народе!»,
Хриплым тембром плюётся спеша:

«Час мой пробил, да их ещё ближе!
Лишь дурак вверит трон дураку,
Пусть гузно моё сладко оближет
И его я кончину реку!»