Сафонова-Пирус Галина - Рассказы, эссе, стихи

Экран засветился, вскинул серо-зелёные ресницы, открыл черный глаз, мигнул белым квадратным зрачком, подморгнул радужным, уставился на него синим оком. Он мышкой кликнул свой аккаунт, тот открыл квадратный рот и безголосо спросил: «Что у вас нового?»

Нечаянные встречи. Они случаются в парках, скверах, автобусах, поездах и почему-то люди именно тогда вдруг раскрываются наболевшим, словно надеясь, что дотоле незнакомый человек унесёт с собой ту самую боль. А для меня подобные встречи – повод «нарисовать» еще один портрет для «альбома» своей памяти.

Две мои соседки, с которыми я проехала всего две остановки, начали суетиться, готовясь к скорому выходу, доставать чемоданы и в купе стало тесновато, я вышла в коридор. За окном, резко очерченные уже низким солнцем, медленно наплывали строения вокзала, потом по вагону прошла дрожь, он остановился и уже бывшие попутчицы, кивнув на прощанье, заспешили к выходу.

«И кто займет их места? Ах, лучше бы никто».

К моей радости так и случилось, и мы остались с ней вдвоём. С Полиной, о которой и хочу рассказать.

Вначале она по-прежнему молчала, глядя в окно на ярко раскрашенный осенью и мельтешащий березняк, потом вынула из сумочки ручку, какие-то листки, стала в них вчитываться, что-то поправлять и я не стала её отвлекать разговором, хотя…

«Ведь неплохо было бы наконец познакомиться, но, если не хочет… Буду копаться в смартфоне».

Так и сидели с час, изредка поглядывая в окно, пока красный полукруг солнца мелькал над ярко-оранжевым березняком, но я, исподтишка поглядывая на мою молчаливую попутчицу, уже рисовала её словесный портрет: да, седина в волосах уже весьма заметна, хотя лет ей… пожалуй лет под пятьдесят… лицо симпатичное, что-то есть похожее на мою любимую актрису Анни Жирардо… но излишне бледноватое… а морщинки – только на кончиках губ и глаз… замужем ли?.. кольца на руке нет… не интроверт, вся – в себе, так что заговорит ли?.. А когда кондуктор принесла чай, она вынула из сумки два яйца, кусочек сыра, пачку печений, два яблока, и я услышала:

– Может, присоединитесь к моему столу?

И улыбнулась так зовуще-трогательно!

«Кажется, она приглашает меня не к столу, а к беседе.»

И, тихо обрадовавшись этому, тоже выложила на стол свои припасы, присовокупив к ним:

– Как говорит пословица, беседа дорогу коротает, а песня – работу. Не так ли… – И осторожно улыбнувшись, прибавила: – моя Незнакомка?

Нет, то не был упрёк за её молчание, а намёк на знакомство. А еще подобным «шагом» я проверяю людей на чувство юмора, которое всегда желательно в собеседнике.

И она, задержав на мне взгляд темно-карих глаз, развела руками:

– Ну, за неимением работы петь не будем, но дорогу коротать в беседе… – И коротко улыбнувшись, добавила: – Как говорит еще одна пословица… – протянула мне яйцо: – без обеда не красна беседа.

Я чуть удивлённо взглянула на неё, а она помолчала, улыбнулась чуть виновато и, опустив глаза, жестом пригласила к столу:

– Давайте-ка познакомимся, поедим, испьём чайку, а там… – И почти прошептала: – А там дело будет видно.

«Однако любопытная особа… с этим её знанием поговорок и редким словечком «испьём.»

А тем временем Полина стала очищать яйцо, нарезать сыр, потом кивнула на мой огурец:

– Может и его… – дважды притронулась лезвием ножа к краю.

– Ну, конечно, конечно, – оживилась я: – Сойдёт вместо салата.

«Итак, знакомство состоялось. Но чем бы подтолкнуть её к разговору?»

В подобных ситуациях такой вопрос называю «Поиском темы» или тем, что может дополнить уже поспешными штрихами нарисованный портрет. Но она молча, и как-то уж очень сосредоточенно ужинала, изредка поглядывая в окно. Мне стало неудобно прерывать её сосредоточенность, но, не теряя надежды на «есть что сказать», тоже стала очищать яйцо.

А за окном осень всё так же демонстрировала свои наряды, только вместо ярко оранжевой листвы на берёзах, замелькала медь стволов сосен, которые в закатных лучах золотисто поблёскивали, а их темно-зелёные игольчатые ветки стали ярче на фоне густеющей синевы неба. И казалось, что эта синева проникает не только в то, что металось и проплывало, но и в наше купе, наполнив его чем-то невидимым, но тревожащим душу.

«Странно. Как же гармонично сочетается то, что вижу! И это небо, и проносящиеся за окном сосны… столик с ужином, чай в подстаканниках. Интересно, чувствует ли такое же Полина?».

Нет, она, поглядывая на заоконное шоу и покусывая печеник, уже молча допивала чай, потом прибрала со стола, облокотилась на него, посмотрела на меня, улыбнулась чуть смущенно:

– Ну, а теперь чуток сосну…

– Да, конечно, – живо откликнулась я: – А я попасусь в смартфоне, ведь еще рано ложиться спать.

«Вот тебе бабушка и юрьев день. Ждала, что разговорится, а она…»

А она развернула матрац, накинула на него одеяло, легла и отвернулась к стене.

Прошло минут пятнадцать. И тут какой-то парень открыл дверь, заглянул в купе, извинился, громко её захлопнул. Полина встрепенулась, села.

«Наверно, не спала. С ней то же, что и со мной. Когда слишком устаю, не заснуть».

Но услышала:

– Как хорошо! – слегка расправила плечи: – У меня хорошая способность. Когда устаю, могу засыпать минут на пять-десять и после этого… как новенькая.

– Ваша способность не только хороша, но и счастливая, – обрадовалась я «теме» к вроде бы завязывающейся беседе.

Но она отвернулась к окну, помолчала, потом посмотрела на меня чуть вопросительно:

– Вы, наверно, думали, что я нелюдимка, эдакая бука, да?.. Да нет, не отпирайтесь, я же всё время молчала. (И снова – пауза.) Просто предыдущую ночь почти не спала, вот и…

И с этих слов начался её монолог… почти монолог, в который я иногда, боясь спугнуть неуместным словом, вставляла лишь короткие вопросы.

– А еду я от детей… навещала их. Живут теперь в Москве, а я… – Улыбнулась чуть виновато: – А я не хочу к ним переезжать, хотя и настаивают. Зачем мешать? У них свои семьи, свои заботы. Да потом мне и в родном городе уютно, он тихий, есть друзья, муж рядом… – И заметив мой удивлённый взгляд, усмехнулась: – Нет, Вы не так поняли. Николай умер пять лет назад… кладбище рядом, и я ездила к детям на годовщину его смерти. – Локтями оперлась на столик, опустила глаза: – И знаете… – Пальцами потёрла вески: – Лучше бы не ездила. Лучше бы – одна, в себе… с собой… – Помолчала, и в потемневших глазах вспыхнуло смятение: – Понимаете, в чём дело. Дети были привязаны к нему и всё ему прощали… – Покачала головой: – Нет, не то я… Николаю почти нечего было прощать… на их взгляд, а я… а мне… – И снова – пауза: – Он архитектором был, много работал, не пил, не курил, но знаете… – Грустно посмотрела мне в глаза, усмехнулась: – Иной раз думалось: ах, лучше бы не таким был… – Пошевелила пальцами, словно что-то нащупывая: – Не таким положительным что ли? А тут еще его вечное недовольство тем, что делал. Ведь мечталось ему, что будут возводить красивые здания, а в нашем городе это было никому не нужно, тогда строили обычные жилые дома. И он мучился этим… хоть и скрывал своё раздражение от меня. Но я-то всё видела! Видела, а помочь ничем не могла… – Отвернулась, взглядом уперлась в зашторенное окно: – В общем скучно мне с ним жилось. – Помолчала, обернулась ко мне: – А вот дели его любили и, может, потому, что не ругался на них. – Махнула рукой, странно улыбнулась: – Не ругался и внимания почти не обращал. Ясли, садик, потом уроки… как и во что одеть, обуть… Всё на мне лежало, хотя и сама работала. А когда пыталась ему объяснить, что, мол, устаю, что надо бы и ему с детьми что-то, как-то… то он твердил: «Я хорошо обеспечиваю семью. Управляйся с ними сама». – Кончики губ дернулись и мне показалось, что заплачет, но она лишь глубоко вздохнула: – И я привыкла управляться, а дети… и Настя, и Олег как-то не замечали этой его отстранённости. Будто так и надо, так и должно быть. А еще…