Array Сборник - Самому себе не лгите. Том 4

Мудростью льет, озаряет,
вдохновенно, вольготно поет,
дерзновенно всю соль излагает,
нещадно догматы клюет.

Рдеет, горит и пылает,
гениально… но прерван полет,
околотки немедля взывают
увязнуть в пучине забот.

Разум, расправив крылья,
мысль отправляет в полет,
полный карт-бланш, без усилья,
душа дает право на взлет.

Годы юные мои
все живут еще в груди,
коли худо, согревают
памятные те деньки.
Что под горку, что на горку —
неразлучны вместе мы,
но в родимых закоулках
ярче все-таки они.

По родимым по задворкам
бродим мы и тут и там,
вспоминаем, как когда-то
все стремились к небесам,
восхищались, познавали,
прыгали по гаражам,
опосля, взяв подорожник,
к ссадинам – и нету ран.

Как же было интересно,
неформально и легко,
ныне все уже избито,
скучно, пресно и темно.
Нет былого изумленья,
нет восторга, и запал
отсырел в земном забеге,
былую искру потерял.

Годы юные мои
все живут еще в груди,
коли худо, согревают
памятные те деньки.
Что под горку, что на горку —
неразлучны вместе мы,
но в родимых закоулках
ярче все-таки они.

В молчании стою я под всеобщий хохот,
в душе нет укоризн, из уст не слышен ропот,
а зубоскалы лаются под свой зловещий клекот,
но шумный гул толпы твой заглушает шепот.

Стой на своем! Будь твердым, как гранит!
Живи и поступай, как сердце говорит!
Живи, не забывай, что храбреца хранит
Бог, Вера и Удача, а труса не щадит!

Будь верен слову, коли дал, держи!
А честью больше жизни дорожи!
Открыто страху ты в глаза смотри!
Вперед иди, ползи, но не сходи с пути!

В молчании стою я под всеобщий хохот,
в душе нет укоризн, из уст не слышен ропот,
а зубоскалы лаются под свой зловещий клекот,
но шумный гул толпы твой заглушает шепот.

Под колпаком у неба мы с пеленок,
под колпаком у чуткого Творца,
под колпаком мужчина и ребенок,
под колпаком цветущая Земля.

Мы смотрим ввысь под едким слоем пыли,
но ныне уж не видим небеса,
беспутство, алчность взор наш притупили,
затмила шушера чистейшие глаза.

Давно забыли, просто схоронили
черты заветные, дарованные нам,
грехи все, как и муки, отпустили,
со словом богохульным зайдя в храм.

Пусть буду я осужден, пусть презрен
за то, что дерзко отрекусь и погружусь я в муки,
раскаюсь духом, превращусь я в тлен,
но уходя, пожму Творцу все ж руки.

Под колпаком у неба мы с пеленок,
под колпаком у чуткого Творца,
под колпаком мужчина и ребенок,
под колпаком цветущая Земля.

В лицо трудодню взором открытым
смотрю, не ропщу, что усталый, разбитый,
решительно силу сгребаю в кулак,
волю для вкуса – без нее ведь никак.

Сердце кровь гонит, качает насосом,
глотает взахлеб рот пылесосом
воздух рутины с частицами пыли,
реальность отлична от сказочной были.

Пускай утомлен, немного замучен,
но восхищен, что жизнью научен
честно, без лени трудиться всегда,
добросовестно, стойко, не ведать стыда.

В лицо трудодню взором открытым
смотрю, не ропщу, что усталый, разбитый,
решительно силу сгребаю в кулак,
волю для вкуса – без нее ведь никак.

Притворная улыбка не сокроет взгляд,
взгляд полный грусти, муки и страданья,
не обернет движенья время вспять
и не простит пустые обещанья.

Но все же естество в притворстве этом есть,
есть искорка чуть тлеющей надежды
услышать радостную, стоящую весть,
забросить траур и сменить фасон одежды.

Вслед прошлому без злобы подмигнуть,
без злобы, без гримас, без сожаленья,
но не забыть себя все ж тоже упрекнуть
за все проступки без толики стесненья.

Притворная улыбка не сокроет взгляд,
взгляд полный грусти, муки и страданья,
не обернет движенья время вспять
и не простит пустые обещанья.

Как знать, где подстелить соломки?!
Какая грусть! Ответа нет!
И тут и там головоломки
веревки вьют, туманят свет!

А глянь-ка сквозь все ж эту серость,
ишь, провиденье обретешь,
возможно, повстречаешь зрелость
и стариной еще тряхнешь.

Все гладко в жизни не бывает,
ухабы, рытвины в ней есть,
капканы, западни, арканы —
всего полно, что и не счесть.

Как знать, где подстелить соломки?!
Какая грусть! Ответа нет!
И тут и там головоломки
веревки вьют, туманят свет!

Тучи сердито толкутся
в небе осенне-седом,
волны отчаянно бьются,
им вторит раскатами гром.

Свищет, безумствует ветер,
унылую песнь выдает,
лишь тело, как гордый крейсер,
в пучину без страха идет.

Сердце колотит и бьется,
а с ним Человек заодно
за жизнь и свободу дерется,
достойно приветствуя дно.

Сыро, промозгло и зябко,
тускло, но все же светло,
дух светом играет ярко
всем бедам в жизни назло.

Тучи сердито толкутся
в небе осенне-седом,
волны отчаянно бьются,
им вторит раскатами гром.

Свищет, безумствует ветер,
унылую песнь выдает,
лишь тело, как гордый крейсер,
в пучину без страха идет.

Боюсь, что не хватит чернил
написать, о чем плачет душа,
да и колокол уж отзвонил,
расстаться пришла нам пора.

Мы с листом друг подле друга,
как и прежде, за старым столом,
а в руке моей жизни подруга —
ручка черная с острым пером.

Все скрипит, строчит, излагает,
чем томился, грезил и жил,
иногда, всплакнув, упрекает
кляксой жирной за то, что грешил.

Клякс немало поставила ручка,
слез немало она пролила,
опосля как всплакнув, закорючка
и от сердца все же слова.

Боюсь, что не хватит чернил
написать, о чем плачет душа,
да и колокол уж отзвонил,
расстаться пришла нам пора.

От пустословной уйду болтовни
красноречиво-увесистой речью
спокойно, тактично, без беготни,
без нападок, что лупят картечью.