Array Сборник - Самому себе не лгите. Том 4

Отбелите, не черните
думы грешные мои,
веру в Господа верните
и простите все грехи,
коли словом или делом
я кого-то попрекнул,
коли в шаге твердом, смелом
чрез кого-то я шагнул.

Чтобы чинно, благородно,
чтоб хотелось и моглось,
чтоб с уверенностью ясной,
а не только на авось,
чтоб со знанием, уменьем,
а не вкривь, да и не вкось,
чтоб жилось миролюбиво,
места бедам не нашлось.

Своя рубаха ближе к телу,
своя, своя, своя, своя,
но забывать о личной шкуре
порою нужно иногда!

Порою нужно встать на горло,
на цепь все ж эго посадить,
не сдуру, а всецело, полно
родное «я» на «мы» сменить.

Сменить не словом, сменить делом
и не остаться в стороне,
лицом вперед лишь в шаге смелом,
плечом к плечу, рука к руке!

Что, невдомек, о чем читаешь?
Иль захлебнулся смехом ты?
Жаль, в эгоизме утопаешь
и духа Братства нет в крови!

Своя рубаха ближе к телу,
своя, своя, своя, своя,
но забывать о личной шкуре
порою нужно иногда!

Два века я не жил, но от судьбы подарок,
не знаю все ж, за что, роскошный получил:
был вхож я в оба, причем без контрамарок,
но право по счетам исправно все ж платил.

Летели годы, минуты отбивали,
двадцатый канул где-то за спиной,
а двадцать первый принял эстафету,
вперед рванул, как быстрый метеор.

С собою прихватил меня попутно,
за руки, ноги в гущу уволок,
ту гущу, что зовут водоворотом
земных страстей, волнений и тревог.

Но я доволен и безмерно счастлив,
что довелось промчаться все же мне
одною жизнью, живой и настоящей,
по двум векам благодаря судьбе.

Два века я не жил, но от судьбы подарок,
не знаю все ж, за что, роскошный получил:
был вхож я в оба, причем без контрамарок,
но право по счетам исправно все ж платил.

Ты лети-лети, перо,
по бумаге далеко
и, скользя легко-легко,
ты пиши домой письмо.

Ты пиши моей любимой,
маменьке моей родимой,
другу детства и сестре,
брату, детям о судьбе.

Ты пиши, что все в порядке,
дни чудесны, ночи сладки,
беды где-то в стороне,
жив, здоров и на коне.

Ты пиши, что нет печали,
чтоб они спокойно спали
да меня не забывали
и с любовью дома ждали.

Ты пиши, что я скучаю,
часто их всех вспоминаю,
что они всегда при мне,
в моем сердце и душе.

Ты лети-лети, перо,
по бумаге далеко
и, скользя легко-легко,
ты пиши домой письмо.

О черт, ей-богу, мне бы знать,
что предстоит еще отведать,
успею стих ли дописать,
с прекрасной дамой отобедать.

Успею ли детей поднять,
увидеть внуков становленье,
и хватит сил ли устоять,
когда явится провиденье.

О черт, ей-богу, что молчать,
будь добр тихо мне поведать,
когда с тобою встречи ждать,
как долго по земле мне бегать.

Когда решишь меня прибрать,
ты не тяни, бери мгновенно,
не страшно мне ведь умирать,
привык я уходить почтенно.

О черт, ей-богу, что сказать,
чтоб от души, но не злословить,
чтоб кости не перемывать,
а сердце все же успокоить?

Тому, что быть, не миновать,
не избежать нам нашей встречи,
благодарю, что дал понять,
благую силу Божьей речи.

В осеннем пламени аллеи октября,
листва горит и молча опадает,
упав на землю, меркнет не спеша,
прощается навек и догорает.

Прощается по-доброму, тепло
в своем ярчайше-огненном убранстве,
дождям, туманам и ветрам назло
играет красками отчаянно в пространстве.

Играет красками листва на посошок,
шуршит, милейшая, под шагом разлетаясь,
лишь к ночи угасает костерок,
очарованьем в темноте скрываясь.

В осеннем пламени аллеи октября,
листва горит и молча опадает,
упав на землю, меркнет не спеша,
прощается навек и догорает.

Недомолвок вагон в жизни каждого есть,
у кого-то с телегой – их просто не счесть,
там промолчал, сям позабыл,
дал слабину иль зло затаил.

Несказанных слов армада растет,
в души людские сеет налет,
молвить бы ныне, да вышел уж срок,
нет Человека, прибрал его Бог.

Все, Дорогой, прозвенел уж звонок,
хоть кричи, хоть зови, но поезд убег,
оставив в наследство достойный урок
из недомолвок, не сказанных в срок.

Недомолвок вагон в жизни каждого есть,
у кого-то с телегой – их просто не счесть,
там промолчал, сям позабыл,
дал слабину иль зло затаил.

В душе нет места для толпы,
толпы вульгарной, оголтелой,
той, что летит вперед молвы,
молвы пустой, остервенелой.

Остервенелой, безымянной,
злословной, хладной и чужой,
чужой, бескровной, окаянной,
в союзе с глупостью людской.

В союзе с глупостью, безумьем,
безумьем нынешнего дня,
того, что блещет скудоумьем
рассудка, душу потесня.

В душе нет места для толпы,
толпы вульгарной, оголтелой,
той, что летит вперед молвы,
молвы пустой, остервенелой.

Ищу слова, не нахожу,
ищу, перебирая чувства,
плутаю в них, я в них тону,
ищу изюминку искусства.

Ищу душой без укоризн,
сварливости и малодушья,
средь серости земных картин
ищу изюминку искусства.

Хожу-ищу, брожу-ищу
на грани яркого безумства,
но правильный все ж курс держу,
ищу изюминку искусства.

Ищу слова, не нахожу,
ищу, перебирая чувства,
плутаю в них, я в них тону,
ищу изюминку искусства.

Кто на распутье не стоял,
кто зло и благо не встречал,
кто близких в жизни не терял,
простите мне… таких не знал…

Кто совестью все торговал,
кто другу яд в бокал мешал,
кто улыбался, подставлял,
простите мне… не уважал…

Кто в жизни сам себя ковал,
кто спотыкался и вставал,
кто веровал, не предавал,
простите мне… им руку жал…

Кто нос до звезд не задирал,
кто видел явь среди зеркал,
кто понял жизнь и не стонал,
простите мне… всегда искал…