Игорь Михайлов - Вторник, №15 (34), ноябрь 2021

Зато те из лауреатов, кто в «Манеж» попал (Марина Бородицкая, Юрий Энтин, и Юрий Кушак с дочерью Лизой), просто здорово и по-настоящему зажигательно выступили перед маленькими (и не очень) зрителями на большой сцене!..

А заключительное слово, обращённое к многодетным семьям и другим гостям выставки, по поручению и от имени Фонда возрождения народной культуры, Союза писателей Москвы и Фестиваля Чуковского произнёс председатель оргкомитета Фестиваля Сергей Белорусец.

И ещё одно знаковое для нас событие произошло в 2008 году.

Мы с Ольгой Радзивилл были приглашены стать экспертами по вопросам детства Общественной палаты Российской Федерации.

В результате чего приняли довольно активное и заинтересованное участие в разработке актуального социально и культурно значимого форсайт-проекта «Детство-2030. Дорожная карта».

Написание этих строк наполняло Зульфию новым приятным ощущением. Манящим таинством светился экран с выстраиваемым ею текстом. Она не понимала, кто тут хозяин: человек, создающий текст, или сам текст, ещё не родившийся, но явно дающий о себе знать? По её худощавому телу, привыкшему к постоянному напряжению, пробежала дрожь, взволновавшая и взбудоражившая Зулю. Как лёгкие толчки в земле предвещают землетрясение, так и эта дрожь нашёптывала ей, что истории, за которую она взялась, суждено появиться на свет. Даже если Зуля решит её забросить, даже если Зулю парализует страх провала, история всё равно найдёт свой путь разродиться через Зулю. Как дети выбирают своих родителей, так и история выбирает своего создателя.

Дрожь охладила сухую кожу на ладонях, но и умудрилась согреть кровь внутри вен, прорезавших ладони голубоватой выпуклостью. Зуля была во власти какой-то силы, благодаря которой найдёт ту себя, которую раньше не осмеливалась нащупать. Непонятная сила овладеет многим, чем Зуля дорожит, – временем, самоотдачей работе, мыслями о дочери, тщеславием и крепкой позицией в обществе. Но взамен Зуля получит нечто истинное, зеркало, в котором увидит бесценное отражение правды о жизни и о себе.

Ее тёмно-карие глаза отчуждённым взглядом окинули комнату, служившую Зуле кабинетом. Такой же взгляд в её глазах и тогда, когда, возвращаясь из зарубежной командировки, она с тяжёлым сердцем смотрит на суетливые улицы Ташкента, на старый добротный подъезд четырёхэтажного дома, где в трёхкомнатной квартире на первом этаже им с дочерью уже тесновато, на свои уставшие, осунувшиеся и заострённо-резкие скулы в зеркале в ванной комнате. Но, в отличие от того взгляда, взгляд нынешний спокоен, эмоционально бесцветен и потому чист и ясен.

Зуля всматривалась в многочисленные книги за стеклом тёмных деревянных дверей старого стенного шкафа, напротив которого она сидела за столом в синих спортивных трико и белой маечке, обтягивающей её мелкогрудое тело. Одна часть шкафа заполнена профессиональной литературой на нескольких языках, а другая – любимыми книгами художественной литературы и томами нескольких энциклопедий искусства. Все они прочитаны ею полностью, а некоторые даже перечитаны, но в молодости, до замужества и рождения Сайеры. Много раз она хотела пополнить коллекцию книгами современных авторов.

Широкие полные губы Зули разошлись в лёгкой улыбке. Она вспомнила, что первая мысль после развода, когда Сайере было три года, была о том, что теперь, освободившись, она уж точно пройдётся по книжным ларькам. Но бывший муж оказался ни при чём. Прошло тринадцать лет, а у ларьков Зуля так и не появилась. Уход мужа, нуждавшегося «не в женской карьере, а в нормальной жене», полностью развязал Зуле руки, и она целиком нырнула в работу, как нацеленный на олимпийскую медаль пловец. Потому неудивительно, что профессиональную литературу она помнила лучше, детальнее и точнее, чем художественную. Раньше ей было грустно это осознавать, но теперь именно слабость памяти оказалась необходимым и целительным качеством ума. Без этой слабости уверенность творческого порыва уступила бы место авторитету классиков. Её собственный голос не родился бы, а говорил чужими голосами.

За кабинетным столом она посвятила бесчисленные часы работе, чтобы они с дочерью были сильными. Она отдавала себя работе. Воля Зули выжигала клеймо в плоти времени, заглушая стоны и желания женской души и тела. Следуя напутствию отца, Зуля доказывала, что может добиться земных высот. Она бросалась на любой вызов, развила в себе нюх хищника, чуя интриги и предательства, и затачивала своё главное оружие – ум – так же неустанно и бережно, как охотник затачивает кинжал. Работа давала плоды, и Зуля стояла на ногах настолько крепко, насколько это возможно. Тем не менее, так как жизнь и Зуля держали друг друга за горло одинаково крепко, Зуля понимала, что стоит ей ослабить хватку, как жизнь перехватит инициативу и придушит её. Поэтому всего лишь несколько недель назад забыть о работе в воскресенье было для Зули немыслимо.

* * *

Две недели назад во сне Зуля прогуливалась в парке в Амстердаме, так же как она это делала годом ранее во время рабочей поездки. Зуля любила цветы, и они иногда украшали её сны. Но ни один сон не мог сравниться с тем парадом и празднеством тюльпанов, которые предстали перед ней в тот весенний и солнечный день. Кто сказал, что сон интересней, чем реальность? Она не могла поверить, что мир мог быть так красив.

Краски тюльпанов предстали перед ней в бесконечном разнообразии. Застигнутая врасплох, Зуля была обескуражена и растеряна. Как запечатлеть все эти краски? Они окружали её повсюду, но уму и памяти не хватало и миллионной доли цепкости, масштабности и силы, которые были бы способны их охватить и удержать. Но она всё же чувствовала, что калейдоскоп цветов проникал в неё благодаря тому, что она сдалась. Поняв своё бессилие перед бесконечностью красок и магией красоты, она отдала себя им, позволив им насладиться ею так же, как она наслаждалась ими. Зуля никогда не забудет то мгновение, когда её душа превратилась в фиолетовый тюльпан, пролетавший над огромным парком. Как птица, тюльпан то поднимался ввысь, то спускался низко и, подлетая к каждому цветку, целовал и оставлял частичку себя на каждом из них. Тогда Зуля поняла, что вобрать бесконечность можно только сдавшись, распластавшись на траве и забыв о себе. Свобода только там, где человек теряет себя.

Зуля вернулась из Амстердама окрылённой. Осознание, что есть райский сад на земле, возвысило её над собственной жизнью. То фиолетовым, то оранжевым, то красным, а то и жёлтым тюльпаном она пролетала над пылью строящегося города, над зданием Министерства внешнеэкономических связей с его недремлющим кабинетом начальника юридического управления, над четырёхэтажным домом с его старым подъездом, ведущим к квартире, в которой накипали проблемы с Сайерой, обострившие боль пустоты и бессмысленности жизни. Но полёт цветов подошёл к концу, и Зуле всё-таки пришлось дышать пыльным воздухом строительных работ, показывать служебное удостоверение на пропускной в министерстве и возвращаться домой в беспокойном ожидании очередного неприятного сюрприза и скандала с дочерью.