Эварист Парни - Стихотворения. Война богов

Несмотря на помощь Большой Британской Энциклопедии и Большого Лярусса, – некоторые, хотя и немногочисленные намеки на те или иные эпизоды, некоторые имена собственные – мне так и не удалось раскрыть с абсолютной точностью.

Об именах собственных. В этом отношении существует требование фонетического перевода имен. Вопреки ему, я всюду старался придерживаться традиционной транскрипции, не гонясь за фонетической точностью и соблюдением ударений подлинника. На этот путь я встал по следующим двум соображениям: во-первых, в «Войне» такое количество имен, зачастую совершенно неизвестных читателю, что он неизбежно запутался бы в этих именах, если у него отнять возможность хоть изредка находить знакомые имена; с другой, – если в переводе с латыни или греческого римских или греческих имен эта точность (как, например, в переводе Брюсовым «Энеиды») дает возможность сохранить размер подлинника, то при переводе галлицизированных, непременно имеющих ударение на последнем слоге, имен римской мифологии этот принцип излишен. Странно было бы привычную «Венеру» переводить, следуя Парни, как «Венерис» или возвращать ее к антике и читать как «Венус» с удареньем на первом слоге или даже «Венерис» в родительном, тоже с ударением на первом; Юпитера я должен бы по Парни писать с удареньем на последнем слоге или, латинизируя его, переключать на «Иове». Поэтому, чтоб не запутывать читателя, я всюду придерживался транскрипции свойственной и привычной русской поэтической традиции.

Все имена собственные, как мифологические, так и исторические, а иногда и географические, я счел нужным внести в словарь примечаний, куда я выносил только те данные, которые имеют отношение к пользованию поэтом этим именем в «Войне богов»; так, указывая, что Фенрис это волк скандинавской мифологии, я не останавливался подробно на его происхождении, но указывал, что по преданию он при гибели вселенной должен будет пожрать все живущее, потому что именно об этом пишет Парни.

Для этих примечаний мне пришлось перерыть ряд справочников, и все-таки некоторые имена для меня самого не совсем ясны (например, кто такая «смуглая Верта в Англии»), в чем я считаю нужным откровенно признаться, не отнимая возможности у более сведущих лиц поправить или дополнить меня.

Еще большие затруднения я испытывал при передаче формы поэмы Парни. Перевести содержание лирической поэмы и не «перевести» ее формы – это значит не перевести ничего.

Я считаю не лишним дать две цитаты. Одна из них принадлежит Фету, почему-то забытому у нас в плеяде лучших переводчиков (цитирую Фета по книге Чуковского «Искусство перевода»): «Самая плохая фотография или шарманка доставляет более возможности познакомиться с Венерой Милосской, Мадонной или Нормой, чем всевозможные словесные описания. То же самое можно оказать и о переводах гениальных произведений. Счастлив тот переводчик, которому удалось достигнуть той общей прелести формы, которая неразлучна с гениальным произведением: это высшее счастье и для него, и для читателя. Но не в этом главная задача, а в возможной буквальности перевода; как бы последний ни казался тяжеловат и шероховат на новой почве чужого языка, читатель с чутьем всегда угадает в таком переводе силу оригинала, тогда как в переводе, гоняющемся за привычной и приятной читателю формой, последний большей частью читает переводчика, а не автора».

Эту цитату необходимо особенно помнить теперь, когда мы стали переводить наших национальных поэтов так, что читатель (как я, например), не знающий этих национальных языков, может наивно предположить, что форма казахского поэта ничем не отличается от формы абхазского и что Джамбул пишет тем же лексиконом, пользуется той же грамматикой и словарем, какими пользовался Шота Руставели.

Как бы перекликаясь с Фетом, Брюсов пишет: «Получился прозаический пересказ содержания поэмы, хотя почему-то и изложенный гекзаметром. Получился даже не гипсовый слепок с мраморной статуи, а описание этой статуи, сделанное добросовестно, дающее о ней сведения, но конечно не производящее никакого художественного впечатления» [6] Брюсов В. О переводе «Энеиды» русскими стихами // Вергилий. Энеида / Перевод Валерия Брюсова и Сергея Соловьева, редакция, вступит, ст. и комментарии Н. Ф. Дератани. – М.; Л.: «Академия», 1933. С. 40. .

Теперь уже никого не увлечет призыв перевести «Ад» Данте «во имя большей близости» не терцинами; призыв, брошенный в свое время Якубовичем-Мелыпиным (предисловие к переводу Бодлера).

Вставши на точку зрения обязательности сохранения размера, совпадения количества строк (принцип эквилинеарности) и чередования рифм, кстати сказать, очень прихотливого в «Войне богов», я вынужден был разрешить еще несколько вопросов.

«Война богов» написана десяти- и одиннадцатисложными строками, т. е. тем размером, который мы передаем пятистопным ямбом с мужской и женской рифмой; размером, которым написана в подражание «Войне» – «Гавриилиада».

Обязательна ли в этом ямбе цезура на второй стопе?

У Парни имеется 8–9 отклонений от этого правила; Пушкин тоже не всегда, особенно в позднейших произведениях, соблюдал эту цезуру. В самом деле, характерно, что даже в своих строках:

– поэт во второй строке от цезуры уклонился.

Применяя цезуру, как правило, всегда, я разрешил себе в очень небольшом количестве строк отступление от нее, оговаривая, что мои бесцезурные строки не совпадают с бесцезурными строками оригинала.

Очень сложно обстоял для меня вопрос со словарем, которым я имею право пользоваться при переводе. Вопрос лексикона – вопрос кардинальный для переводчика. И снова я вынужден констатировать, что, не имея по этому поводу никаких изысканий, наши переводчики и теоретически, и практически обходят этот вопрос и переводят обычно неким бесстильным, вневременным языком, который включает в себя все: от славянизмов до ультрасовременных слов, не предполагая, что нельзя одним и тем же лексиконом переводить Корнеля и Гюго, Грильпарцера и Гейне, как нельзя перевести словарем Верхарна на французский язык Ломоносова, но именно этим словарем надо пользоваться при переводе на французский язык Брюсова.

Парни по времени (при параллелизме поэтических резонансов развития поэтического языка двух стран) и по степени своего влияния ближе всего стоял к Батюшково-Пушкинской эпохе; поэтому я полагал, что при переводе «Войны богов» мне надлежит ограничить себя поэтическим словарем именно этих поэтов, и мне кажется, что мне удалось выдержать этот стилизационный принцип, не вводя читателя в заблуждение, что Парни будто бы писал тем языком, которым пишет современный мне французский поэт.