Мария Косовская - Литературный оверлок. Выпуск №1 / 2020

– Полина, – спрятала я руки за спину, – Николаевна.

Повисло молчание.

– Кхм-кхм, – сказала я, – одну минуточку.

Притянув маму за рукав, я уединилась с ней в кухне.

– Ты что делаешь?.. – прошипела я с ужасом.

– Ну что такого, малыш, от нас ведь не убудет. Человеку трудно пришлось, он старенький, а старость надо уважать…

Я бы ответила ей что-нибудь про уважение, но тут услышала из прихожей голоса.

Быстро выскочив, я обнаружила, что Павел Анатольевич склонился над маленькой фигуркой моей шестилетней дочери, и о чем-то с ней негромко разговаривает.

– Алиса, – начала я назидательным тоном, – марш в свою…

– А правда, дядя будет с нами кушать? – спросила Алиса с ненормальной радостью в голосе.

Впрочем, похоже было на то, что ненормальной эта радость казалась только мне. Я устало махнула рукой, думая, что мир сошел с ума.

– Ура! – Сказала Алиса и запрыгала на одной ножке. Она любила гостей. А кто такие бомжи, она еще не знала.

– Снимите обувь, – сказала я уже мягче, – руки можно помыть здесь.

Вся ситуация безумно напоминала мне сказку про «Генриха Железное Сердце», в которой капризная принцесса обронила в колодец золотой мячик, и пообещала лягушонку, что, если он вернет ей любимую игрушку, то она возьмет его к себе во дворец, сядет с ним за один стол, будет есть с ним из одной тарелочки и пить из одного бокальчика. Вот только персонаж этот золотого мячика из колодца мне не доставал, обещаний не получал, да и перспектива – ба-бах! – внезапного превращения в прекрасного принца казалась уж больно утопической. Так что я мрачно села за стол и в упор разглядывала вонючую фигуру Павла, мать его, Анатольевича.

Фигура была довольно упитанной, лицо – красным, обветренным и одутловатым. Глубоко посаженные масляные глазки бегали по столу. Я решила неотступно наблюдать за их движением – мало ли, наткнутся на что-то плохо лежащее.

Из задумчивости меня вывел голосок дочери:

– Мама, а чем это пахнет?

Я встала, принесла из туалета освежитель воздуха и разбрызгала его по кухне.

– Ужасно ветрено сегодня, вы согласны? – Спросила мама, обращаясь к гостю.

– О да, я совсем продрог, – произнес Павел Анатольевич. – Простите, как я могу к вам обращаться?

– Любовь Дмитриевна, – ответила мама.

– О, прекрасное имя, очень рад, очень рад! – Павел Анатольевич встал и энергично потряс мамину руку.

Чувство абсурдной сказочности не покидало меня. За моим столом сидел бомж, беседуя с мамой о погоде, а в воздухе висел смешанный запах ландышей и помойки.

– Каковы ваши дальнейшие планы? – прервала я их милую беседу.

– Ну… не знаю пока… Поезд в Тулу только завтра. Наверное, пойду на вокзал и буду дожидаться там.

– Как, – возмутилась мама, – всю ночь?

– Видимо, да…

– Вы у нас в гостях, и я не допущу, чтобы пожилой человек ночевал на вокзале. Милая, ведь ты не возражаешь, чтобы Павел Анатольевич заночевал у нас?

Я уставилась на нее.

– Где?..

– Ты могла бы постелить в большой комнате на полу. Ведь вы не против, Павел Анатольевич?

Павел Анатольевич был очень даже за. А я начинала медленно беситься и смотреть на часы. Скоро, скоро вернется муж… Сомневаюсь, что ему понравится неожиданное соседство.

Тут в кухню вальяжно зашел кот. Серый красавец, наша фамильная, можно сказать, драгоценность. Пожалуй, единственная.

– О, а вот и хозяин, – проронил Павел Анатольевич, и обратился к коту. – Простите, как к вам обращаться?..

Кот повернулся.

Павел Анатольевич окинул нас торжествующим взглядом.

– Знаете ли, вы, – начал он, – что если посмотреть коту на спину в определённую точку чуть ниже холки, то даже если он спит, обязательно проснется и повернет голову? Так-то!

«Мда, – подумала я, – глубокие научные познания».

– А чем вы занимаетесь, Павел Анатольевич? – спросила мама.

– Ну, сейчас, голубушка, я уж на пенсии, а когда-то был газетным корреспондентом.

– Ах, – всплеснула руками мама, – А Полиночка тоже пишет!

– Как интересно, – взглянул на меня гость, – и что же?

– Разное, – огрызнулась я, исподлобья глядя на языкастую маму. Та стушевалась.

– Я работал в московской газете «Последние известия» почти двадцать лет. Знаменитейшее было издание! Заметнейшее! – Продолжал он, нимало не смутившись. – В шестидесятые годы нас посещала сама Белла Ахмадулина. Ах, какая была женщина! Я был, знаете, видный мужчина, даже не без симпатичности, и она, бедняжка, в меня совсем влюбилась. Но я тогда был женат, и у меня только что родился первый сын, и я не мог, не мог… Понимаете, – я не мог! – вскричал он в пафосном отчаянье. – Тогда я поцеловал ее, а она написала мне стихи:

– Простите, – возмутилась я, – но ведь эти строки посвящены ее мужу, Евтушенко!

– О нет-нет, вы ошибаетесь! Это историческая неточность.

– Но ведь оно написано в пятьдесят пятом!

Этот аргумент на мгновение смутил гостя, и он забормотал:

– Проклятая стариковская память… Может, не это? Что-то там было… Эх, Белла, Белла, прости меня, идиота… Впрочем, не важно. Самым интересным был эпизод, когда в редакцию пришел Гагарин. Вы знали о том, что первым человеком, побывавшем в открытом космосе был вовсе не он?

– А кто же? – ахнула мама.

– Уж не вы ли? – усмехнулась я.

– Нет, – просиял Павел Анатольевич. – Это был дядя Вася.

Мы в замешательстве смотрели на него.

– Кто-кто? – переспросила я тихо.

– Дядя Вася. Манекен. С его помощью проверяли, насколько правильно работают системы на кораблях. Не запустишь ведь живого человека на непроверенном корабле в космос, особенно если он – Гагарин!

– Справедливо, – согласилась я. Признаться, этот странный человек начинал вызывать во мне неподдельный интерес.

– Обычного манекена, одного из тех, что выставлялись в магазинах готового платья, одевали в скафандр с полным обмундированием, и сажали в кабину. А потом, соответственно, вытаскивали оттуда. За ноги. Звали его дядей Васей. И вот однажды этот момент засекли двое каких-то местных служащих. Что могли подумать люди, видя, как из кабины вытаскивают человека за ноги и волокут по земле? Конечно, что это труп. Ну, они и позвонили к нам в редакцию. Ох, и скандал же был, могу я вам сказать. Мировая космическая гонка! А тут – труп, втихушку вытаскиваемый с корабля! Шутка ли дело? Вот тогда-то и пришел к нам на интервью сам Гагарин. Глаза у него были такие – ясные и холодные, как будто он выпил весь космос, и наполнился им до самого лба.

А мы уже давно выпили весь свой чай, и Павел Анатольевич, извинившись, отлучился в туалет. Вернувшись, он печально сказал:

– А потом меня уволили.