Саша Вебер - Литературный оверлок. Выпуск №2/2019

Авторы: Сычиков Яков, Эйснер Татьяна, Наукин Антоний, Ганненко Антоний, Воскресная Николь, Колейчик Дмитрий, Леушев Николай, Луцков Анатолий, Молодцова Мария, Карпман Марина, Векшин Александр, Белов Глеб, Вебер Саша, Евсеенко Иван

Главный редактор, редактор-составитель Иван Иванович Евсеенко

Редактор прозы Яков Михайлович Сычиков

Художественный редактор Александра Будникова

© Яков Сычиков, 2019

© Татьяна Эйснер, 2019

© Антоний Наукин, 2019

© Антоний Ганненко, 2019

© Николь Воскресная, 2019

© Дмитрий Колейчик, 2019

© Николай Леушев, 2019

© Анатолий Луцков, 2019

© Мария Молодцова, 2019

© Марина Карпман, 2019

© Александр Векшин, 2019

© Глеб Белов, 2019

© Саша Вебер, 2019

© Иван Евсеенко, 2019

ISBN 978-5-0050-3727-5 (т. 2)

ISBN 978-5-4496-8869-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Иван Иванович Евсеенко-младший родился в 1970 году в городе Курске. Окончил Воронежское музыкальное училище по классу гобоя. Служил в армии в оркестре Военной академии имени М. В. Фрунзе. Долгое время занимался авторской песней. Учился в Литературном институте имени А. М. Горького. Публиковался в различных литературных журналах и альманахах России, Украины и дальнего зарубежья. Автор книг прозы. Член Союза писателей России. Редактор-составитель литературно-художественного альманаха «Литературный оверлок». Живет в Москве.

Давно смущает рьяное желание творческой братии второго и третьего эшелонов брать бабло за своё так называемое «творчество». Касается сие по большому счёту музыкантов, хотя замешаны в этом неблаговидном поползновении также художники и литераторы. Дело тут прежде всего в профессиональной недоподготовке «творца», иначе говоря, ремесленничестве, которое в силу лени и ряда иных необъяснимых причин освоено, мягко выражаясь, не в полной мере. То есть Чел, конечно, вместо десяти тривиальных аккордов выучил пятнадцать, взял пару-тройку уроков по вокалу и даже отличает доминантсептаккорд от параллельных квинт и кварт! Но этого явно недостаточно для того, чтобы заявить устроителю концерта, что «меньше чем за пятёру я выступать не буду». И вот почему! В любом захудалом урюпинском музыкальном колледже мальчики и девочки занимаются на различных инструментах по три-четыре часа в день, шлифуя сонаты и концерты, скажем, Генделя, и, поверьте, в силу жестокой самоэкзекуции играют уж куда более профессионально, чем доморощенные говнорокеры. Но, увы, они даже не промышляют о том, что наработанное можно как-то преобразовать и продавать. Ведь скорее всего их участь – унылый препод ДМШ спального района родного города.

С писателями и особенно поэтами, вообще, худо! Мне еженедельно приходят сообщения в ВК купить сборник «гениальных стихов» «гениального автора». Причём ещё добавляют, что я могу не успеть это сделать, так как осталось, например, всего двадцать пять экземпляров. О стихах подобных и говорить лень. В основном это подростковые переживания о неразделенной любви, сдобренные отборным матом, построенные на патологическом самокопании и самобичевании. Или же это поэтессы постбальзаковского возраста со «светлыми» стихами о ушедшей любви, где «эта самая любовь будоражит кровь, а розы – вянут в затяжные морозы». Хотя к последним (не к розам) я отношусь весьма снисходительно. Ведь старших нужно уважать! Есть еще род поэтов, который вводит меня в непреодолимую стойкую депрессию – это взрослые мужчины с проседью, упорно пишущие о Родине и неуёмной любви к ней. Пишущие, разумеется, плохо. В их многострофных опусах, как правило, присутствуют бескрайние поля, голубые небеса, рощи девок-берез, богатырей-дубов, красавиц-сосен, которые беспричинно, наяву и во сне, непрестанно радуют авторов. Все было бы ничего, если бы не язык на котором все это пишется: штампованные рифмы, травмирующие психику изъезженные метафоры… Ведь все вышеупомянутые красоты природы, только на несколько порядков лучше и глубже описаны и прописаны классиками отечественной поэзии. И уж если мне захочется почитать чего-то такого русского, патриотичного, то открою Тютчева, Бунина, Фета, Есенина… Зачем повторяться-то?! Живописцы, мать их за ногу, везде где ни попадя норовят устроить выставки-продажи своих полотен, написанных скорее всего путем макания члена в акрил с последующей процедурой его прикладывания к дорогому загрунтованному холсту. И всё это видимо для того дабы оставить-таки свой неповторимый след в искусстве… Самое же забавное, что находятся люди, которые с интересом все это рассматривают, находя в нелепых каракулях и мазках притаившиеся символы и знаки… Такие дела. А в принципе, творчество – это хорошо и я, конечно, «за», но за творчество без примеси коммерции, уж коли оно такого уровня.

К чему я все это? К тому, что в литоверлоке упомянутого непотребства мало, а если и есть, то проникло в него по чистой случайности или злому року.

Читайте альманах "Литературный оверлок" и будьте здоровы и счастливы!

Молодцова Мария Михайловна родилась в 1987 г. в Москве. Работала администратором сериалов на «Мосфильме». Училась в Литературном институте им. А. М. Горького. Публиковалась в журнале «Октябрь», «Сибирские огни». Живет в Москве.

Бабушка Маня сидела на скамеечке возле печи и привычно ворчала, не обращаясь ни к кому конкретно:

– Заладили все одно. Зима – зима, а что эта зима? Земля промерзла, дров не напасесся, ноги гудят, кость ломит…

Возле нее стоял мешочек с жареными семечками и миска, куда она плевала лузгу. Когда миска наполнялась, бабушка, кряхтя, вставала и относила ее в сени, чтобы перевернуть в ведро.

От семечек бабушке Мане почти сразу же становилось плохо, жуткой резью сводило желудок, но она только сильнее горбилась, будто старалась скрыть боль от посторонних глаз. Сидела -лузгала еще несколько минут, и лишь потом ложилась.

Таня только тогда подходила к матери, с опаской вглядываясь в побледневшее лицо. Она незаметно проводила ладонью по животу, делая вид, что поправляет одеяло или шаль, а сама ощупывала опухоль.

Даже ей, медику, было странно. Что вот сейчас, когда тысячи ежедневно умирали под пулями и от разрывов снарядов, под гусеницами танков и под огнем артиллерии, от голода и обморожения, можно просто заболеть. На фоне ужасов войны, о которых нельзя было не думать, видя до отказа наполненные госпитали, ампутации, изуродованные телаи лица, эта болезнь казалась какой-то невозможной, ненастоящей, случайной.