Саша Вебер - Литературный оверлок. Выпуск №2/2019

Краем глаза она заметила движение на улице. Серый пейзаж, до этого слегка подкрашенный охристым – кучками неубранных листьев, вдруг расцвел цветными пятнами: куртки и шапки школьников, высыпавших из автобуса, -яркие мазки кисти импрессиониста.

Надя прошла в начало экспозиции. Отсюда было отлично слышно, как дети раздевались, смеялись, визжали, а кто-то из взрослых шипел на них: тише! Тихо! Я сказала же-тиш-ше! Это особенный музей, дети! Ведите себя тише.

И вот она уже стоит перед ними: здесь целый класс. Большие, маленькие, серые, голубые, карие, внимательные, веселые глаза, смотрели прямо на нее.

– Здравствуйте, меня зовут Надежда Михайловна! Я ваш экскурсовод. Сегодня мы с Вами совершим путешествие в прошлое – во времена, когда школьниками были ваши бабушки и дедушки, в блокадный Ленинград. А для начала давайте вспомним, когда же началась Великая Отечественная война?

Взъерошенный мальчуган из задних рядов сразу выбросил руку вверх, по-ученически подпирая локоть другой рукой. Он поджал губы и застыл в ожидающей позе.

– Да?

– Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого года, ровно в четыре утра, без объявления войны фашистская Германия напала на Советский Союз! – выпалил на одном дыхании мальчик.

– Молодец, солдат! Как тебя зовут?

– Кирилл, -очень серьезно, слегка смутившись от внимания.

Началась экскурсия. Надя ждала этого долго, годами изучала, обдумывала, старалась как можно глубже прочувствовать. Класс попался дружный. Дети-внимательные. И, быть может, они запомнят этот день, и то, что она им расскажет, и оживет Память: даты, имена, голоса?

Они шли по музею, проходя зал за залом. Везде: возле стендов с фотографиями и документами военных лет, среди мебели и вещей из ленинградских квартир времен блокады, Надя старалась словами оживить прошлое, застывшее здесь, растопить его, привести в движение. Показать этим новым людям страшную картину войны.

Помнить-это чувствовать. Уметь чувствовать то, чего ты никогда не видел, и, дай бог, не увидишь. Голод, снедающий желудок, голод, как слепая крыса. Холод сквозь ветхую одежду, когда на растопку ушло все: стулья, рамы, картин. Слезы, замерзшие жемчугом на щеках. Вкус кипятка-у него есть вкус. Боль, сжимающая ребра, когда близкого, вчера живого, в пальто, под покрывалом, увозят на детских саночках, в ночь.

Помнить – хоть какая-то гарантия не повторить.

В последнем зале Надя рассказывала о дневнике. Дневнике ленинградской школьницы. День за днем она вписывала в тетрадь холод, голод, смерть, боль, страх. Факты блокадных будней. На каждой странице из дневника – смерть, соседи, родные и знакомые. Когда Надя закончила свой рассказ, дети завороженно молчали.

– Извините, – пробрался через толпу к Наде Кирилл и замялся, видно, забыв имя экскурсовода.

– Надежда Михайловна, – подсказала она.

– Надежда Михайловна! Я просто хотел спросить, начал мальчик тихо, – а вот витрина у вас за спиной, что там за маленький хлеб.

В стеклянном прямоугольнике был выставлен символичный набор: стоял метроном, лежала продовольственная карточка образца 1942 года и маленький кубик хлеба. Хлеб был темный-темный, коричнево-серый и такого размера, что больше походил на сухарик.

– А это, Кирилл, дневная норма хлеба, в самые голодные времена. Столько выдавали человеку на один день. Двадцать восемь грамм. Ты можешь себе представить, как выжить, когда у тебя только такой «маленький хлеб». И больше сегодня ничего не найти, потому что еды в городе нет.

Представь себе: мороз, многочасовая очередь из голодных людей, все ждут, ждут, а в итоге получают сущие крохи. Но ведь надо как-то жить! Не сойти с ума, как было в коллективизацию, когда, бывало, становились людоедами!

Надю распирало от гнева, лицо ее раскраснелось, негодование захватило ум, как бывало всегда, когда она на шаг глубже погружалась в советское прошлое – безвременье – говорила она про себя.

Мальчик подошел к стеклу вплотную и смотрел, смотрел, смотрел. Другие дети уже шли к раздевалке, смеялись, а он все стоял и смотрел.

– Кирилл, дружок, твои одноклассники уже одеваются, сувениры покупают. Идем? – тихо предложила мальчику Надя.

– Сейчас, я минуточку постою. А то все увидят и смеяться будут, -он повернулся вполоборота, и Надя увидела, что глаза мальчика полны слез. Крупные, как капли дождя, они стекали по щекам ребенка.

Помнить – это слышать голоса в немых залах музеев. Это складывать и вычитать. Тени в многочасовых очередях. Делить на всех двадцать восемь граммов хлеба. Прибавлять свои слезы к другим пролитым слезам. Они упадут цветами к подножию мраморных плит. Красными гвоздиками куда-то вниз, вниз.

Живу в Подмосковье (ныне Новая Москва). Работаю строителем. Учился в Литературном институте им. А. М. Горького, но отчислился по собственному желанию. Печатался в «Вестнике Европы» и «Тверском бульваре 25».

Всё осточертело. Собрал вещи. На работе – за свой счет. Перекрыл газ и воду. Послал ей сообщение: «Скоро вернусь». Прыгнул в вагон и умчался к чертовой матери.

Нашел деревню. Глушь, да и только. Спросил, где можно поселиться. Занял дом на окраине. Методично навел порядок. Натаскал воды, дров. Разложил свои манатки. Ни телевизора, ни интернета, ни даже электричества – красота!

До заката читал, потом слушал ночь. Спал как младенец. Проснулся с первыми петухами. Ощутил прилив сил и энтузиазма.

Весь день ухаживал за садом. Вырывал сорняки, пропалывал грядки. Изводил себя примитивным трудом. Натер мозоли. После работы на свежем воздухе отдыхал в тени. Ел за троих. Вечером смотрел на закат. Старался запомнить его. Шумел легкий ветер.

Готовить на костре было неудобно. Собрал подобие очага. Купил у местных удочку. Ничего не поймал.

От тишины звенело в ушах. Забыл мелодию телефона.

Одним вечером пришел мужик. Уговаривал дать на водку. Дал лишь бы отстал. Через полчаса он вернулся, уговаривал с ним выпить. Еле прогнал.

На следующий день мужик пришел днем. Местные сказали: «Зря денег дал, теперь не отделаешься». Пробовал договориться с ним по-хорошему. Он оказался больным человеком. Пришлось собрать вещи.

Спозаранку ушел в лес. Заблудиться не боялся. Было все равно – вернусь или нет.

Нашел очаровательную поляну. Неподалеку бил ключ. Устроил небольшой навес на случай дождя.

Целыми днями только шорохи леса. Ни речи, ни лая. По утрам песни птиц. Погрузился в себя. Много медитировал. Вечерами думал о будущем. Книгу сжег.

Решил основательно здесь обосноваться. Сделал вылазку в деревню за инструментами для строительства. Отдал последние деньги.