Александр Левинтов - 5 | Времена лет. (2014—2015)

я еду трамваем, уставясь в окошко:
наш путь пресекает чернущая кошка,
вся жизнь невпопад и слегка понарошку,
мне скушно и муторно, скверно и тошно

помнишь, приятель? – когда-то давно
пили с тобою в Форосе вино,
были отчаянно счастливы, впрямь,
я был чуть пьян, да и ты, вроде, пьян
ночь голубая, гальки тепло,
и «бастардо» словно в душу текло,
в споре о смыслах каждый упрям,
месяц над морем – и тот, кстати, пьян
я вспоминаю частенько те дни,
ночь напролёт мы сидели одни:
нам не нужны были выплески драм —
каждый был мыслями полон и пьян

вот и всё, вот и всё, вот и всё,
мы её – не они – развязали,
и теперь нас, конечно, снесёт
в нежилые и тёмные дали

и земля – никому не нужна,
километры, гектары и пяди,
и не к нам, а от нас зазвенела война,
не с чужой, только с собственной стати

прикрываясь гуманным щитом,
в подземелья опустятся власти,
мы же пó миру – наг-нагишом
на себя опрокинем все страсти

и опять, и опять, и опять
все страдания, горести, муки
на себя поднимать и таскать,
и тянуть к состраданию руки

и снова Прощёное,
вновь Воскресенье,
над спящими клёнами
птиц первопенье

и снова надежды:
а, может, и сбудется?
в весенних одеждах
– по тоненьким лужицам

и искрами солнце
по свежим сугробам,
и мартовский стронций,
и помыслы – снова

и снова – капели,
и вести благие,
Седьмая Неделя,
дожди золотые

прощёные всеми,
за что – не упомнить,
прощёное племя,
с рассветами клонит

сквозь нас проходит время,
оно бредёт тенями
ушедших и возможных,
родившихся и нет —
мы сами – тени, тени
событий и знамений,
дурных вестей и счастий,
застоя, перемен…
и мы неразличимы
в потоке хронологий,
без имени и славы,
провалов и побед:
о нас никто не спросит,
и нас никто не спросит
мы – шорохи, виденья,
мы сами пред собою —
глухой, навзрыд, ответ…

любой, стреляющий в спину,
рискует пасть смерти в лицо,
и век твой, недолгий ли, длинный
увенчан бесславным концом

трусливый тиран-самозванец
живи, как улитка зимой,
и смерти медлительный танец
всё кружит шальной головой

с твоей стороны – только сволочь,
и честные – против тебя
на чью ты надеешься помощь,
коль любишь беспечно себя?

память о злодеях
держится цепко и долго,
обрастая в потомках
чертами героев:
людям свойственно видеть
масштаб, а не смыслы;
мы идём, спотыкаясь
о наши ошибки,
наши жертвы и наше
отсутствие памяти,
а он усмехается
в дебри усов:
давайте, ребята,
повторяйте за мною,
так вам и надо,
раз можете снова
чужие слова
повторять как свои

в России принято умирать стоя,
неважно – в спину или в затылок,
быть расстрелянным почти добровольно,
только за то, что имеешь голос
в России врать – значит, быть камильфо,
значит быть целиком государственным мужем,
с мозгами и потрохом, набитым дерьмом,
Россия – один нескончаемый ужас…
ещё рука не успела повиснуть
от меткого выстрела строго в упор.
«это – не я!» – закричал убийца,
гарант преступлений, подонок и вор

песни, радости, чувства летят
жизнь, несмотря на невзгоды, настала
у меня впереди – пятьдесят,
сорок девять… ну, тоже не мало

жизнь промчалась стремительной песней,
между дел, суеты, между строк,
у меня впереди ещё десять,
девять – всё же немаленький срок

всё паденья, подъёмы опять,
мы кричим, а порою и немы,
у меня ещё в будущем пять,
ах, четыре? – какие проблемы?!

время быстро с годами идёт,
жизнь – такая мгновенная малость:
у меня впереди ещё год —
нет, уже ничего не осталось

я возвращаюсь – ночь прошла,
неутоленные печали,
мы разошлись – как не встречались,
опустошённые дотла

я помню, как ты рвал на мне
мои покровы и одежды,
мои плакучие надежды,
тогда: вдвоем, наедине

со мной ты дальней изменял,
её хотел любить, быть может,
терзал и думал, что поможет,
любил, но точно – не меня

ты причинил мне много зла,
я эти слёзы не забуду,
твои слова, твою остуду —
как хорошо, что ночь прошла

я возвращаюсь – ночь прошла,
мы не увидимся, быть может,
судьба забыть тебя поможет,
заря спокойна и светла

я, как мог, прославил Бога,
как Он это мне позволил,
пусть коряво и немного,
всё, что выпало на долю

я спокоен? – это вряд ли:
сколько времени впустую,
время сушит, годы вялят —
не стоять мне одесную

я живу, пишу, читаю —
для чего? кому всё это?
я и сам того не знаю:
видно, так живут поэты:

безнадёжно, беззаботно,
потому что рифмы сами
пляшут в ритме и свободе,
словно дети под ногами

и когда, и если спросят:
зарывал ли в огороде
тот талант, что сердце носит?
– нет, не тратил силы, вроде

я люблю тебя до океана,
до безумья гулкого прибоя,
я люблю без меры и запоем —
это удивительно и странно

светлый мир – в охапку, как цветы,
растворён дыханием одним на всех,
в небе чистом – радости и смех,
этот мир, и это небо – ты

с гор ручьи – твой голос торопливый,
шёпот трав и шелест тополей,
я прильнул – пьянящего налей
мне вина вишнёвого отлива

и пускай – судачат и стращают,
нам до них – ни дел и ни забот:
от любви как снег лавинный таю
у твоих распахнутых ворот

я доживу – из-за домов
нависнет туча грозовая
и рокотом прибьёт всех птах,
порывы ветра зашумят в деревьях
протуберанцы пыли городской
я на балконе вытяну наружу
свои уставшие от жизни ноги,
и небо с треском разорвёт на части,
и грянет гром – машины завизжат,
стакан холодного и белого вина
я выпью, глядя на тугие струи,
вздохну свободно чистого озона,
возьму блокнот и запишу две первых,
две лучшие строки стихотворенья,
и буду долго мучиться другими —
не мучиться!, а под вино рожать их,
неспешно, мерно, тонкими глотками,
дождь то утихнет, то прольётся ливнем,
а я живу, дышу, пишу – я есть,
и я, надеюсь, буду, когда придет
весенний первый гром…