Александр Левинтов - 5 | Времена лет. (2014—2015)

полово-зрелость надувшихся почек
синие сумерки бешеных ночек,
ветры шальные и свежая пыль,
нас полюбили, влюбленные мы ль?
всё так спонтанно и всё невпопад:
солнышко утром, а днём – снегопад,
мысли и чувства – до звона ручьями,
это безумье вокруг или с нами?
первые слёзы и первые росы,
стрижки короче, чуднее вопросы,
шастает в городе буйный народ —
скоро черёмух дурман поплывёт
что завтра будет – тепло иль метель?
а из-под снега – робкий апрель

вам бы всё весёлые денёчки,
я же жажду ветра и дождей,
чтобы смыть с листвы, ствола, корней
лишних паразитов и одёжки,
чтоб освободить от суеты
размышлений долгие потоки,
чтобы вверх тянулись жизни соки,
чтобы с небом быть всегда на ты…
частый шёпот тёплых струй по листьям,
лепет молодой воды из тучи,
ветер освежает, а не мучит,
дышится легко, свободно, быстро…
и на страсти радостной стихии
я отвечу шумом буйной кроны,
и ветвей размашистые стоны
в благодати долгожданных ливней

я проснусь, может быть, я проснусь
через тысячу лет, ну, и пусть,
я вернусь через скорби и грусть
как бы ни был назад дальним путь

а вокруг – тяжеленная мгла
на ушедшее время легла,
что с вершин недовзятых стекла
по лавинам шального стекла

впереди – быстрой Леты изгиб,
я машу, я ещё не погиб,
и прошедшего мелкий курсив
до конца этих строк не пробив…

вверх по реке Стикс
уходят рожденные не умирать,
те, чьи дела и мысли
переживут и нас,
вверх по реке Стикс
движутся одиночки,
их пытаются сдвинуть воды,
но ещё больше – толпы,
кричащие «так нельзя!
базис эрозии есть закон!»,
но те, кто всему вопреки,
здравому смыслу и
глупым законам природы,
плывут вверх по реке Стикс,
знают: плыть надо только так,
если хочешь быть человеком

вверх по течению рек,
что называются Стикс

ты была хорошей женой,
будь и вдовой хорошей,
и подолгу не плачь надо мной,
знаю – память тяжелая ноша

и на тихих поминках друзьям
раздари мои тексты и книги,
что успею, то сам я раздам,
чтоб облегчить наследий вериги

иногда про меня вспоминай,
но не часто, а в редкие даты,
в годовщину мне крест поправляй,
да травой засевай мне заплаты

не грусти, не грусти – всё пройдёт,
ты нужна своим внукам и детям,
не спеши за ушедшим в полёт,
занимайся не будущим миром, а этим

пастух по утру выгнал стадо в поле,
работа не из лёгких, это правда;
они ушли на пастбище подальше,
пастух устал, сморился и заснул,
а стадо разбрелось – что со скотины взять?
на то, ведь, и пастух, чтоб сохранялось стадо;
вернулся на село пастух с одним кнутом:
да, стадо не вернулось,
но полработы выполнено мною,
я требую оплаты половину;
– ты, верно, сбрендил: ты того не стóишь,
что растеряли мы твоей недоработкой…
мораль: полдела хуже, чем безделье,
полшага – не ходьба, а лишь паденье

вот и дóжили, вот и дóжили
до белёсых беспутных ночей,
смерть на время скрывается в прошлое,
жизнь приятельски просит: «налей!»
все последние десятилетия
не настали – пока? навсегда?
май – безропотная отметина
на аллее с названьем «года»
и черёмух фата ароматная —
меж берёз, меж домов, сквозь меня,
в небе сини стоят неоглядные —
неохота на тьму их менять
вот и пóжили, вот и пóжили —
и за что эта мне благодать?
в мыслях, в рифмах, в таинственных странствиях ли
я успел сердце маям отдать

во мне есть Я,
как то, что в семени
пусть неживой, – толкает жизнь
и потому его зовут Земля

вот так – из тлена в тлен,
из пепла в пепел, никем неслышен
немотен и незаметен,
а жизнь – всего лишь сладкий плен

я – тень теней, и тень ушедшей тени,
полупрозрачный серый полумрак,
уже не существо, не вещь, и не предмет,
не стоящий ни драхмы и ни пенни

и в тихой влажности по имени Земля
прилягу мёртвым, ни на что не годным,
свершившим путь… и я увижу сны
немеркнущего Я

«славяне»… – слово не пошло от «славы»:
«рабы не мы, мы не рабы» – молитва,
которую шептали склавы,
неся ярмо и погибая в битвах

народ тиранили и спаивали водкой,
что ж, получилось управляемое стадо,
и по нему – прицельною наводкой:
кто от кнута бежал, того не стало

«да, скифы мы, да, азиаты мы»
покорное бессудьбенное племя,
молчим угрюмо, ведь рабы немы
как породившее невольничество время

и всё опять, опять, опять…
и нет нам ни покоя, ни отрады,
история течёт неумолимо вспять,
«славяне» – слово не пошло от «славы»…

мы помним себя живыми
с глазами, горящими страстью,
мы помним, сквозь гнев и напасти,
и присно, и в прошлом, и ныне
и пусть мы бывали неправы,
и пусть обрастали грехами,
но подлость творилась не нами,
ушедшими в новые травы
мы шли – из огня и в полымя,
ища на земле справедливость
и правду беря словно милость,
мы помним себя живыми

дурманный мёд – златая липа,
прозрачно небо, гул от пчёл,
на мостовой кричит до хрипа
упрямый маленький осёл,
подслеповатые окошки,
шелковиц и акаций кроны,
худые от безрыбья кошки,
крутые у лимана склоны…
здесь шабское – кислей оцета,
здесь девушки – темней мулаток,
дома чуть кремового цвета,
и виноград от зноя жарок,
здесь тихо, как в двадцатом веке,
и жизнь – скучнее перестройки,
щекочет солнце спящих веки,
и козы ждут вечерней дойки…
ничто не дрогнет под луною,
времён уставших бивуак,
и счастье вьётся надо мною,
и мир, как кажется, – простак…

лепра тополиного пуха,
бесконечные, с муками, зори,
что-то странное происходит со слухом:
даже в смехе чудится горе.
в небе чисто, точнее, пусто,
как в дырявом кармане студента,
ночь в сиренях с гарниром из грусти,
зреет мысль потаённым моментом.
звёзд не будет, да и прочего тоже,
лес растёт каждым деревом сонным,
я спокоен молитвою: «Боже,
не оставь меня в мире прискорбном».

мне всё спится и спится —
в сладких заводях дрёмы:
то колосья пшеницы,
то курчавые клёны,
вспоминается детство,
тихо плавают годы,
и прощаются нежно
непогоды-невзгоды
улыбается мама —
терпеливо и кротко,
вьются птицы над храмом,
и волною качаема лодка
мне легко и отрадно
в мягких сумерках утра
и течет водопадом
то молитва, то сутра