Игорь Макаров - Два следа

Несколько слов я обязан сказать о данном сборнике, что, впрочем, касается и других моих собраний подобных опусов: все они писались по одному принципу. Сей принцип был весьма прост: всё написанное за определённое время сваливалось в одну кучу, присваивалось последнему название, скорее наименование, поскольку меня так и тянуло ляпнуть в заголовок просто номер. Номер сборника пять или шесть. Право, круто смотрится, но меня бы никто не понял, поскольку они как-то приближенно относятся к стихам, а не к канцелярским писаниям типа: Дело № 5 или палата за номером… Всё следовало своим разумным чередом до тех пор, пока я не решил всю эту ерунду слепить в книжонки, чтоб не только мучится с ними tet-a-tet, но и немного по доставать знакомых и незнакомых граждан своими нетленными опусами. Вот на этом этапе всё моё делопроизводство полетело в тартарары. Поскольку я собирал сборники стихов штук по сорок и чуть более, а злые издатели лепили их по знакам, в том числе препинания, то этих стишков требовалось более сотни на книжицу. Пришлось лепить по два сборника в кучу, ко всему прочему и раздербанить последний из них, тем самым положив его на алтарь рождения на свет всех остальных моих стихоплётных страданий. С названием было, конечно, проще, поскольку я ставил то, какое мне больше нравится, а в название сборника – название стихотворения. Лень всегда мудра и неповторима в своём движении ума и, в совокупи, – тела. Поскольку я напрочь забыл, когда и что я писал, то везде получилась окрошка из писаний разных времён. Так что не обессудьте, тем более взгляды меняются, а со временем становишься не только умней, но даже и в детство впадаешь.

Ладно, не будим вас больше досаждать стишочками, – как-то тянет на большие формы, а мелочь подобная уже становится как-то неподъёмной, – трудно нагибаться за каждым опусом. Стареем, тем более я уже пережил не одну попову собаку.

В заключение окучу ещё один возможный вопросец: почему у меня обложки в основном чёрные с красным. А фиг его растущий на пальме знает – нравятся они мне и всё. С чёрным вроде бы и ясно – чужая душа потёмки, а красный? Кровь? Крови в своё время я пустил предостаточно, правда не человеческой. Так что иногда даже воротило от её излишков. Нравится мне почему-то это сочетание, по крайней мере, не тривиальноё черно-белое.

Я благодарен за страданья,

Я благодарен за глаза,

Я благодарен за свиданье,

Где душу тронула слеза.

Я благодарен за улыбку,

За страстный сладкий поцелуй,

И плоскую шальную шутку,

За то, что был я обалдуй.

Я благодарен, что расстались,

За то, что развела судьба,

Но в сердце всё ж моём остались

Два поцелуя, два следа.

Тебе всего-то восемнадцать

И у тебя весёлые глаза:

Хотя сказала: "В общем двадцать",

Но смеётся бирюза

Тех весёлых глаз девчонки,

Что обманет просто так,

И достанет до печёнки-

Даже если не дурак.

И рассыплет смехом дробным

Голосок свой по темну,

И сочтёт весьма удобным,

Что в объятьях я сомну

Ту девчонку, что смеётся

Над седою головой,

Что в объятьях слабо бьётся-

Совладаешь ли со мной?

х х х

Тебе всего-то восемнадцать,

Ты ищешь поцелуй во тьме,

А мне соврала: "Было двадцать",

Хоть это всё равно уж мне.

Опять рука небрежно чертит

Твой лик безбожный на стекле,

И мысль опять былое вертит-

И снова мы у времени в петле.

В петле времён, что захлестнула лихо

Мне сердце прошлым лишь на миг,

Что пронеслось и опустилось тихо

И я в окне мгновение застиг.

Застиг и начертал небрежно,

Иль просто лик обвёл я на стекле,

Что растворится неизбежно

И в памяти, как растворился на окне.

х х х

Но почему рука всё время чертит

Твой лик на полотне стекла,

И память облик потускневший вертит,

Печаль на сердце пролегла?

Мы прожили много

Непечальных дней,

Не суди их строго-

Будет веселей.

Будет, может, грустно,

Тошно может быть,

И в карманах пусто-

Хочется завыть.

Может все невзгоды

Соберёшь в клубок:

Скрутят душу годы,

Чёрт толкнет под бок.

И друзей схоронишь,

Или предадут,

Стопку ли уронишь-

Больше не дадут.

х х х

Мы прожили много

Непечальных дней,

Улыбнись нестрого-

Что ж ты? Веселей!

Как давно не звучали те речи,

Не шипело в бокалах вино,

Не пылали полночные свечи-

Как же было всё это давно?

Где вы ныне, друзья? Где вы ныне?

Может, пухом вам стала земля?

Может, вы позабыли отныне,

Что была дружбы нашей семья?

Ну, придите! Камин уж пылает,

Вина ждут, и накрыты столы.

Но заря, но заря отгорает

И места ваши ныне пусты.

Я вас жду. Отзовитесь скорее!

Кто и жив, кто и в бозе почил.

Ну, стучите! Минут не жалея

Я так долго, так много прожил!

Открывайте вино, уж оно застоялось!

Пусть забудет жена про любовь,

Так нам мало уж с вами осталось:

Дружбы нашей печальная новь,

Нам остались весёлые речи,

Нам остались печальные дни,

Нам осталися старости печи,

Да весёлости прежней огни.

Наливайте бокал, одинокий я ныне

Пью вина мрачный, тяжкий стакан

И веселостью прежней отныне

Полощу боль минувшую ран.

Мне верба погрозила веткою,

Сосна махнула мне рукой,

И жизнь уж не казалась клеткою,

А ты такою, раз такой.

И всё мололось в мельнице времён,

Всё становилось пыльным тленом,

Я этим временем, как все, клеймён

И по волнам его плыву поленом.

Но верба машет мне рукой,

Сосна грозится тихо веткой-

И маюсь я недолго над строкой,

А больше развлекаюсь я с соседкой.

И пусть грозит мне время вновь потопом,

И пусть бурлит кругом река времён,

И пусть ждут сложности и смерть потом,

Но этим временем я, как и вы, пленён.

х х х

Мне верба погрозила веткой,

Сосна махнула мне рукой,

И жизнь моя не стала клеткой,

Где смерти уж витал покой.

Ой, девица! Ах, девица,

Наклонись же мне не грудь.

Что молчишь отроковица?

Всё на свете позабудь.

Позабудь, что будет завтра,

Что пройдут твои года,

И умрешь ты послезавтра-

Не спеши хоть иногда.

Не ужель не слышишь сердце

Бьётся с трепетом во мне,

Иль в речах добавить перца

И обнять твой стан во тьме.

Наклонись, шафраном губы

Дышат в тишине мирской,

И в ушах надрываются трубы,

И прибой ударяет морской.

х х х