Array Коллектив авторов - Одной цепью. Современные семьи в рассказах и стихах российских авторов

Восьмидесятые подходили к концу, а у Леры жизнь только начиналась. Наконец скоро можно будет пойти в школу, а не маяться дурью в детском саду. Снег падал как никогда, огромными хлопьями. Как никогда в ее жизни, но, наверное, в жизнях других бывало такое не раз. В Крыму снега обычно не допросишься, но случаются ведь чудеса. Католическое Рождество, как объяснили в саду, уже прошло, а брат, которого все ждали, пока не появился на свет. Теперь уж пусть до православного терпит, считала Лера. Ей очень хотелось, чтоб брат родился в Рождество и спас всю семью. От чего конкретно – Лера затруднялась сказать. Но чувствовала, что уже есть от чего. Что-то такое было в воздухе, сидело на кресле, пылилось на полках. Незадолго до этого Лера бросила музыкалку и уже знала, что от прадеда ей не досталось ни-че-го.

Леру оставили дома одну, и она радовалась редким минутам самостоятельной жизни. От нее разило пивом. А точнее – от ее волос. Всю предыдущую ночь Лера проспала на больших бигудях. Пивные локоны ей нравились куда больше, чем липкие сахарные кудряшки. Она рассматривала свои крупные кудри и корчила рожицы, глядя в елочные шарики – сиреневые, розовые, серебряные, всякие. Особенно Лере нравились прозрачные, где внутри виднелся маленький дождик. Эти шарики ничего от нее не скрывали, а давали все по-честному разглядеть. Лера наслаждалась тишиной и своими фантазиями. Но тут пришла тетя Маша с красными от мороза щеками и красными от слез глазами и все испортила. В таких случаях взрослые спрашивали – что случилось. Лера знала, что еще не взрослая, но пора бы уже начинать. Поэтому она деловито произнесла: хочешь поговорить? Но тетя закатила глаза – нет, она не хотела – и, зарыдав в платок, отправила Леру в детскую комнату. Предчувствие у Леры было так себе: сама она последний раз так плакала навзрыд этой весной, когда умер Спрут Каттани. От этой мысли у Леры снова защипало в носу. Чтобы отогнать воспоминания о жестоко убитом герое ее уходящего детства, Лера стала смотреть в окно на снег, который все падал и падал, белил все и белил. Скоро Новый год, и ее собственный дед снова нарядится Дедом Морозом, а Лера снова сделает вид, будто не узнала его – ой, настоящий, надо же. И всем будет хорошо.

Пришли родители и, даже не разувшись и не поцеловав Леру в макушку, тут же заперлись с тетей Машей на кухне. Лере срочно понадобилось сделать себе чай с малиновым вареньем и взять пару мандаринок из холодильника, но ее выставили за дверь. Она знала, что подслушивать плохо, но и не рассказывать ведь тоже нехорошо. Лера не могла разобрать всех слов, поняла одно – дед застрелился. Снежные следы на полу от родительских ботинок растаяли и превратились в грязные лужи. Мать, зарыдав, попросила у тети Маши платок. Лера испугалась, что если сейчас зарыдает отец, то все, завтра можно не просыпаться. Но отец не подвел, не расклеился. Он вышел из кухни с неподвижным и, как всегда, красивым, героическим лицом. Увидев Леру, он сказал: ну что ж, такова жизнь – и наконец поцеловал ее в кудряво-пивную макушку. Лера засияла. Ее переполнила гордость за отца, не то что мать – вся в соплях. Будто маленькая. Будто к сильным потрясениям не готовая. Будто не знает, что жизнь – она штука такая. Лера притащила тряпку и протерла до блеска пол.

На следующий день, когда в белом городе во всех районах повырастали разных размеров снеговики, Лере все-таки удалось разузнать хоть немного деталей. Ей понравилось, что дед действовал не спонтанно, а все просчитал. Заранее купил жене билет в театр на новогоднее представление. Дал ей денег, чтобы та выпила после театра с подругами десертного вина. Улыбнулся загадочно – ну что ж, свидимся. Вернувшись домой, накагоренная жена его и нашла. Посреди оленьих и лисьих голов в кабинете. Их дед отстреливал и вешал на стену. А вот свою голову не оставил – полностью раздробил. Может, для того, чтоб никто другой не повесил. Голову деда Лере было как раз жальче всего. Она была красивой. С белой пушистой бородой. Лера любила бывать в дедовом кабинете и смотреть мертвым животным в глаза, трогать их зубы, теребить их уши, придумывать про них истории. Ей даже не мешал тухлый запах – запах смерти, переставшей прятаться по углам и выбравшейся вот так откровенно наружу. Если бы дед сохранил целой свою голову, Лера бы тоже могла продолжать рассматривать его глаза, трогать зубы, теребить уши, плести косички в его бороде, с ним разговаривать. Но дед о ней не подумал и ничего ей не оставил. За это Лера была на него зла. А еще была зла за то, что он так и не дождался, когда родится ее брат, который должен был всех спасти. Но потом решила, что раз дед не дождался, значит, брат никакой не спаситель. И сама перестала его ждать. Никому не нужный брат родился не вовремя, когда всем было не до него, и тут же помер.

Когда Лера в новогоднюю траурную ночь спросила у отца, зачем же дед совершил такое, тот не стал ничего подробно объяснять. Сказал одно: жена довела. Лера обрадовалась. Она больше не злилась на деда. Теперь она злилась только на бабку, из-за которой она никогда не сможет снова обнять дедморозную дедову голову. Ведьма старая. Когда били куранты по телевизору, Лера пообещала себе никогда такой не быть.

Но одно хорошее дело бабка все-таки сделала – родила отца. Насчет тети Маши, бабкиной дочери, у Леры были сомнения.

Стояли девяностые на дворе. Но вообще-то не только на дворе. В квартире тоже: сникерсы, пленочные кассеты, журналы Cool Girl и много марочных этикеток валялись на полках. Кем работает папа, Лера не особенно понимала. Вроде бы изготавливал тыквенные и персиковые соки и переклеивал акцизные марки с одних бутылок водки на другие, постоянно подписывал какие-то документы, которые ему приносили в черных чемоданах по вечерам, и запрещал отвечать на телефонные звонки. Иногда всей семье приходилось быстро собирать вещи и уезжать куда-то на несколько дней, месяцев или лет. Лере это в целом нравилось – приключения. Так она побывала в Харькове, Киеве, Москве. Еще ей нравилось, что никто от нее не требовал хорошей успеваемости в школе. Какая тут успеваемость, если только и успеваешь, что менять одну школу на другую, проходить очередной медосмотр, заново заводить дневник или щоденник и запоминать имена новых одноклассников и учителей.

Тот киевский вечер, когда мать вернулась в разодранных колготах, Лера помнила хорошо. Шел дождь. Они с отцом спорили на камень-ножницы-бумагу, что будут сейчас смотреть – «Улицы разбитых фонарей» или «Ее звали Никита», и Лера выиграла. Уже только от одной музыки на заставке ее тело покрывалось мурашками – на-чи-на-ет-ся! В разных сериях Никита появлялась то с челкой, то без, и Лера все никак не могла определиться, какой образ ей нравится больше. Свою челку она накручивала на колючий, как липучка, салатовый бигудь, а потом брызгала лаком. На этот раз Никита была с двумя косами, и Лера решила завтра в школу сделать такие же. Папа отправил маме сообщение на пейджер, второе за последний час, но ответа снова не последовало. Он закурил. На экране Никита ловко спрятала под подушку пистолет. Намечалась эротическая сцена, и Лера пошла на кухню делать мятный чай. Послышался звон ключей. Маму Лера толком не успела разглядеть, только ее разорванные колготы с люрексом, окровавленные колени и мокрые волосы. Папа тут же приказал Лере – а ну марш в свою комнату. И она послушно замаршировала, так и не узнав, чем закончится серия. У нее давно уже пошли месячные, но отец по-прежнему считал, что она до чего-то еще не доросла, что ей не все можно рассказывать.