Дмитрий Дубов - Удар молнии

Рассеятся вскоре туманы,
Откроют цветущий сад,
И будет смотреться странно
Танцующий с граблями раб.

Пульсирующей змейкой боль
Свивается в мозге в клубок,
Не вспомнить секретный пароль,
Хоть муза не жалеет ног.
С неё летит всё одеянье,
Она уже в танце легка;
И тело наполняет желанье,
И кружится в такт голова.

Она уподобилась боли:
Свивайся, чтобы вскинуться вновь,
А ноги – сплошные мозоли,
Как сердце, познавши любовь.

Танцуй, Терпсихора, танцуй
Босиком на битом стекле,
Покажи мне и себе
Танец пламенных струй.
Танцуй, Терпсихора, танцуй
Раскалённым углем в руках,
Пусть трепещет искренний страх,
Жгучий твой поцелуй,
Танцуй…

Я пойду искать вдохновенье
К музам других искусств,
Твоя жизнь, Терпсихора, – мгновенье,
Но очень велик твой искус.
Себя ты бросаешь упруго
То вправо, то влево, то – вниз;
Глазами взяв за душу друга,
Ты с ним отрываешься ввысь.

И вот, когда выпита сила,
К моим упадёшь ногам,
Но ты уже не красива,
Я свой танец тебе не отдам.

Танцуй, Терпсихора, танцуй
Босиком на битом стекле,
Покажи мне и себе
Танец пламенных струй.
Танцуй, Терпсихора, танцуй
Раскалённым углем в руках,
Пусть трепещет искренний страх,
Жгучий твой поцелуй,
Танцуй…

Действительность стирается из разума,
Реальность уходит курить.
Ты вырвался из клетки от фатума,
Но разучился жить.
Стихи писать не легче снова,
А всё, будто в первый раз.
И ты уже не слышишь зова,
Вокруг лишь зола и грязь.

Все файлы из компьютера – в корзину,
Все рукописи – сжечь.
Иди к Рубикону в низину,
Его тебе не пересечь.
Зависнешь во мраке постылых
Сиреневых стен,
И, чтобы отыскать посыльных,
Потребуется жизнь твоих вен.

Действительность стирается из разума,
Цели за сумраком сна,
Любой новый ход – сразу мат,
Но никак не война,
А если услышишь ты песню,
Что помогала идти,
Откликнется ядов смесью
В твоей усталой груди.

Ещё один безветренный день
Покажет тебе,
Что Рубикон твой не тень,
Подобен реке.
И переправу искать -
Уже не всерьёз,
Просто ложись отдыхать,
Темнея от слёз…

Когда ангел в руки возьмёт автомат,
Когда дьявол будет выращивать розы,
То наступит тогда окончательный ад,
И кровавыми будут и слёзы, и звёзды.
Я возьму у Земли то, что ей не отдать,
Я спою все те песни умерших на поле,
Здесь всегда обречён кто-то страдать
Для того, чтоб вы жили на воле.

Мы один за другим доставали мечи,
Но не сталь, а чернила губили.
Кто-то словом плевал, кто-то словом лечил,
А кого-то словами любили.
У кого-то остался берег ещё,
На котором стоять можно твёрдо,
Ну а каждый из нас уже обречён:
Шторм и бури сегодня на море.

Поле брани уже не пересечь;
Пали все, кто хоть что-то да стоил,
И кругом вокруг нас иностранная речь,
И остался один в поле воин.
Я возьму у Земли шёпот мёртвых бойцов,
Передам по наследству вершителям судеб,
Ведь страдает за всех тот, кто к боли готов,
Благодарности ждать он не будет.

И один за другим все пророки уйдут,
Вам останутся глупые пачки бумаги;
Окончательный ад расплескается тут,
Не важны все слова об отваге.
У кого-то останется в мыслях вопрос:
«Что же делать? – Погибнуть, иль сдаться?»
Ангел взял автомат, из окопа встал в рост,
Я ответил бы, коли остался б…

Осколки льда в моём сердце,
И мне ни за что не согреться.
Взывает небесная даль
К глазам, затаившим печаль.

Осколки стылы и остры
Терзают, словно медсёстры,
И солнце глядит через щель
На взявшую душу метель.

Любовь ушла к краю света,
Устав в ожиданьи ответа,
Теперь проповедует боль,
И чувства холодную голь.

Друзья обернулись волками,
Их место за облаками
На бледной и мёрзлой луне –
Грустить о безлюдной земле.

Осколки льда в моём сердце,
В аккорде не хватит терций,
Чтоб звон их чуть-чуть приглушить,
Чтоб с болью смириться и жить.

И сердце откажется биться,
И кровь в тех же льдах растворится,
Что выкуют вечность в душе,
Там хватит осколков уже.

Если мне оборвать паруса,
Я останусь в штиле ночном.
Отвернутся святых образа,
Все победы покажутся сном.
И за бортом мину́вшей судьбы
Мои тропы ринутся вспять
Не фарватером гордой ладьи,
А усилием боли стенать.

Моя власть, как людей над собой,
Только людям не нравятся сны.
Им хотелось бы слышать прибой
И решать чудеса, что ясны.
А без паруса ясной души
Только память водить по пятам
Той бессуетной мягкой тиши,
Что вернётся ко мне, или к Вам.

Но вернётся не радостным днём,
Не пробить ему тягость начал,
А придёт слова вычурным сном,
Показав ненарока оскал.
Тут мы боремся только с одним,
Со своей несмеяной-душой,
Часто средство и цель породним,
Не приняв колеи никакой.

Умножая историю лжи,
Укрепляя её берега,
Миражи, нет, скорей, гаражи,
Где мы лепим из эго врага.
Оборвите, скорей паруса
Своих мыслей, души, эго, снов,
И на штиль закрывайте глаза
Мёртвой фразой: я не готов.

Что о жизни мечтать на планетах,
На которых ни разу не были,
О холодных, как трупы, кометах,
Никогда что любви не ведали.

О бескрайних просторах вселенной –
Никогда нам туда не добраться,
И о тайне вечной, нетленной,
До которой не докопаться.

Ведь не знали мы о запретах,
Когда плод греха отведали…
Что теперь говорить о планетах,
На которых ни разу не были?

Омрачён единственной потерей
Мой лучащийся жемчужным светом путь,
И на выложенной бархатом постели
Моя совесть силится уснуть.

Но смириться не дано с пропажей,
И во сне своём кричит: «Беда! Беда!»;
С той я был в бою всегда отважным,
Но всё в прошлом…
Вера умерла.

На смену серому дню
Пришла ночь неправды и лжи;
Куда себя деть? – укажи,
По ком снова слёзы я лью?
Там, подо мной облака,
Полные горечи вдов,
Их безупречный покров,
Скрывает плесень слегка.