Анатолий Жариков - От бедра

пустых теней, бегущих света.

Всё разумеем и при этом

высматриваем божье лето

за колокольней, только там

с вороной небо пополам.

***

Мне губы в губы – песня и вино

любовное, никто не будет

мне адвокатом: выбирай одно;

я и сосуд, я и огонь в сосуде.

А у тебя нет выбора всерьёз,

и если губы выговорят слово,

они мертвы для подвига другого.

И я – беру, когда ты – отдаёшь.

***

Тень оставлю на ступеньке,

если Светка, то помоет,

если Верка, переступит,

нос задрав ухмылки выше.

Только та, что между третьим

и четвёртым на площадке

находила меня грустным

и жалея и пиная

туфлями, что подарил

ей ко дню 8-го Марта,

волочила, доставляла

прямо к жёсткому дивану,

у которого пружина

есть опасная одна, –

словно в гавань пароход, –

и содрав штаны с меня,

якорь в море стопоря,

успокаивалась, –

только та проходит тихо

мимо тени на ступени,

говорит, что здесь окурок

обронил один мужчина,

и остались на ступеньке

дым и пепел без огня.

А за ней сбежит поспешно,

никого не замечая,

девочка, чьё имя Беша,

или Коша, или Майя,

прошмыгнёт, как ветер мая,

оттолкнувшись от меня,

в руки суетного дня.

***

Зимою солнце выйдет пару раз

из своего холодного зимовья,

и греешься случайною любовью

чужих ладоней, посторонних глаз.

***

И эхо, побродивши по векам,

вконец запуталось и вот попало к нам.

–Скорей входите! Ветер так и свищет!

Закройте дверь!

Вошла:

–Я – Беатриче.

И улыбнулась:

–Мы ещё вчера…

–Я слышал, из столицы…

И подошла к столу. И тень легла

на ветхую страницу.

–Хотите квасу?

–Нет, не надо.

И улыбнулась, старый Дант читал

стихи второго круга ада.

***

Ты та же всё – придуманная мука,

всё так же сладок самый первый грех.

Стрела ещё летит, отпущенная луком,

который твёрдо держит древний грек.

21 марта 2005

***

Твоё лицо – река с мостами,

теней бегущих холодок,

меняются места местами,

и твой ущербный колобок

теряет свет и очертанья.

А дальше – берег, свалка, зданья,

ненужное напоминанье,

что время – то же расстоянье;

и в окнах скрытого значенья

уже чужое отраженье,

и за кирпичною трубой

уже не видно ничего.

23-24 марта 2005

***

Тёплый чай, вино, сигарета

и не жмися – который час? –

разумеешь, что времени нету,

только место, роднящее нас,

что по некоей формуле строгой

округляет в бокале янтарь.

Пей глазами, пальцами трогай.

Бьётся дым в потолочном зените,

как моё глухое "Простите…"

и неслышное Ваше "Жаль…"

25 марта 2005

***

Но не вечер виновен в том, что тени

стали тёмным кустом сирени,

и взгляд рассеянный, а не лучистый,

плетётся за женщиной без задней мысли.

28 апреля 2005 г

***

Дикие утки ушли в камыши, и пруд погас,

рядом сидеть, рядом молчать, рядом слушать.

Девочка выросла и уже без нас

ушла в монастырь на вечернюю службу.

18;20 мая 2005 г

Мы ловим рыбу в грязной воде,

которую люди называют плавнями,

двуногие прожорливы и неразборчивы в еде,

не летают и смешно смотреть, когда плавают.

Взмывая в небо, слышу с испугом,

как у охотника радостно сердце бьётся,

не знаю, подруга, буду ль на юге

в этом году, думаю, что не придётся.

Всю ночь сижу на яйцах в тревоге,

на ушах, как говорят люди.

Глаза слезятся, не ходят ноги

и давит слева под грудью.

Я бываю всё реже среди уток

на большой воде и ужасно поташнивает

от недельных или болотной отравы.

И сон приходит всё чаще под утро,

когда Большая Медведица – справа.

25 июня 2005 г

***

Как подвыпивший метеоролог обещает аборигенам дождь

в их просушенной до нитки какой-нибудь сахарной пустыне,

так и ты обещаешь всякий раз, что придёшь

на закате за реку, где травы колышутся тёмно-синие.

Я ожидаю тебя, терзая цветов полевых букет,

и ты шлёпаешь в сандалетах, в голове косички;

ну, надоела мне до смерти твоя дурная привычка

вот уже сколько вёсен опаздывать на пятьдесят пять лет.

8 июля 2005 г

***

Две вещи, которых не тронет тлен,

вызывающие ужас,

уничтожающие страх:

женщина, живущая на земле,

Бог, обитающий на небесах.

27 августа 2005 г

***

Корзина яблок, запах сена,

провинциальная Елена,

кувшин парного молока,

над головою облака

и запятой чернее птица.

Нет, невозможно заблудиться

ни в мире этом, ни в себе.

Тень не земная на избе

и тёмное в глухом колодце

не закричит, не засмеётся,

в большом расходе жизнь, а смерть

здесь утешенья не находит,

и мир, как лето, на исходе,

не изменить и не солгать.

Елена, птица, облака…

14-15 сентября 2005 г

***

Опускается ночью свет

чрезвычайный и полномочный,

нет дождя и спокоен сад,

по асфальту скользит взгляд

авто, выпученные глаза,

назавтра пророчат туман,

есть изъян у пророчеств из-за

многочисленных в них многоточий.

Спит, над подушкой сиянье,

как знамя волосы, именами

женскими называют цунами.

Спальня в ночь плывёт под

белыми парусами.

17 сентября 2005 г

***

Темнеют твои ресницы,

и небо вовсю промокло,

уже не поёт птица,

зашторивай на ночь окна.

Межа между днём и сокрытым

на ночь означится щелью,

мечта без больной корысти,

глубокая даль без цели.

Ты черпай тёмную мякоть,

рукав подобрав по локоть,

на землю созвездий слякоть

к утру протечёт молокой.

И там, где светло и прочно

и крик голубиной масти,

быть может, ещё очнёшься

под знаком беды и счастья.

26 октября 2005 г

***

Майе

И живёт, и парит не дыша

чище птичьего пуха душа.

2 ноября 2005 г

***

И глаз твоих небесная усталость

и рук моих несдержанность; пока

как будто жизнь ещё не начиналась

из двух замесов: глины и песка

Во сто крат это чище и лучше,

чем дурнеть и не помнить лица.

Это выйти на свет, захлебнуться

и скатиться с крыльца.

Это с небом межа утеряна,

это снега во рту костёр,

это жизнь на сто лет уверена,

как в невидимой дали простор.

Это светлое, как суеверие,

это с кровью весёлая грусть.

Это велено и не велено

до утра не смыкать уст.

Это знаками двух общенье,

это новая прорезь глаз.

Это жмурки, прятки, качели,

это сговор, ищите нас.

Это слова бесплодность жемчуга,

это ритма пустынный песок.

Это рифмы мужские и женские,

это вывих наискосок.

Это вместе просьба немая

ни к кому, ни о чём.

Это времени нету и мало

вечности, дайте ещё.