Михаил Годов - Моя многострадальная Россия…

«Октябрьский переворот»
Иль революция причина:
Кровавый тот водоворот,
«Лихие», страшные годины…
Террор, гражданская война,
Которой в Мире нет ужасней,
Что беспощадно всех косила!
Что изначально? Чья вина,
Что только стала ты несчастней,
Земля моя, моя Россия?..
Твоя беда, твои мытарства…
Кто нас венчал на горя царство,
На бесконечный зла оброк:
Судьба ли иль злосчастный рок?!
Измена чья, коварство, козни,
Что обрекли тебя на розни
Не на день, год – а «на века»?..
И чья преступная рука
Нас в бездну, к пропасти толкала,
Играть принудив «в дурака»,
Как дурачков, нас обыграла…

Я болею тобою, Россия,
Твои язвы на теле ношу.
Косят вместе дожди нас косые,
Задыхаясь, тобой я дышу.
И, смотря на тебя издалека,
И лицом вновь с тобою к лицу,
Проклинаю твой жребий жестокий,
Твой злой рок, что тебе не к лицу.
И люблю, верю в гордую стать:
Потому не могу я смолчать!

Поэзия, ты просто мишура,
Пустое времяпровожденье,
Забава, прихоть, детская игра,
Коль не доводишь чувство до кипенья,
Не отрезвляешь, как рассол с утра,
Коль никуда не манишь, не зовешь,
Коль с кровью с глаз повязку не сорвешь!

Поэты, для России вы – пророки,
Но вы всегда у власти не в чести,
Коль истинные вы, а не «сороки»…
И «не скупится» власть – когда на сроки,
Когда на пулю или на петлю:
Попробуй эти «почести» сочти!
Сгорали вы в огне и во хмелю,
Судьбу свою не втиснув в колею.
Но время в бронзу отливает строки…

Мы «новый Мир» построить собрались,
Мы старый Мир ретиво стали рушить.
С врагами быстро мы разобрались,
Ведь было нам кого всем миром слушать.
Нам дали краски, кисти и ведро,
Чтоб мы врагов по цвету отличили,
Чтоб глаз всегда держали мы востро.
Нас ненавидеть белый цвет учили.

И мы усердно метили врагов:
Для них не жаль нам было белой краски.
А черный цвет – он был для сапогов.
А красный – для знамен и крови красной.
И уж его хватило нам вполне:
На красный цвет нам не было лимита.
И кровь лилась не только на войне,
И было красным все вокруг покрыто!

А время шло, сдавая все в утиль,
Менялись нравы, платье и погода.
Да, время шло, но не менялся стиль:
На те цвета не проходила мода!
И мы усердно метили врагов:
Для них не жаль нам было белой краски.
А черный цвет – для сирых и для вдов.
А красный – для знамен и крови красной.

А Мир давно в весенней мишуре,
И по Земле весна шагает смело,
А мы еще остались в «октябре»
И делим всех на красных и на белых.
Хоть время шло, сдавая все в утиль,
Менялись нравы, платье и погода:
Да, время шло, но неизменен стиль —
На те цвета непреходяща мода!

Мир соткан весь из множества цветов,
И в том секрет гармонии и братства.
Цвета травы, зари и облаков… —
Что было б с ним без этого богатства?!
Мир – неделим, не стоит выделять
Из всех цветов один по воле вздорной:
Коль начинают краски враждовать,
То торжествует цвет один лишь – черный!

Мы шли вперед, шли строем дружным,
Боясь от первых отставать.
И хоть дышали мы натужно,
Но все старались в такт шагать.
Истошно бабы голосили,
И отступали юнкера.
И шли, как орды, по России
Все те, «кто был никем» вчера.
Как разберетесь вы, потомки?
А нам еще трудней понять…
Вновь память мечется в потемках,
Но слепоты спадает пленка:
Как это больно – прозревать!
Мы раскулачивали рьяно:
Казалась истина проста.
И над попом глумились пьяно,
И к стенке ставили Христа!
Был тыщу раз Христос расстрелян,
И тыщу раз он был распят!
Душили веру в колыбели
И был для нас Иуда свят!
До основанья разрушали
Мы всё, чем ты гордилась, Русь.
И Блок у власти был в опале,
И жгла есенинская грусть.
А мы рубили и кромсали,
И кровь стекала с топора…
А мы Россию убивали
Под крики громкие «Ура!»
Гуляли вместе по России
Террор и тиф, и ныла грудь.
А честь и совесть шли босые,
Шли в свой последний, скорбный путь.
Косила странников чахотка,
И голод пучил животы.
А комиссар плясал чечетку,
Врагам распарывая рты.
И рыли зэки котлованы,
А в зэках был России цвет.
И с ними б вместе Пушкин канул,
Когда б дожил до страшных лет!
И клали трупы в основанье
Всех наших будущих «побед»…
Сжимает горло мне рыданье
И застят слезы белый свет!
Мы шли вперед, шли строем дружным,
Боясь от первых отставать.
И хоть дышали мы натужно,
Но все старались в такт шагать.
Истошно бабы голосили,
И отступали юнкера.
И шли, как орды, по России
Все те, «кто был никем» вчера…

Войны гражданской страшен нрав
И нет жестокости предела!
И кто, по сути, был тут прав:
Красноармеец или «белый»?..
Но каждым был предъявлен счет
Незамедлительно к оплате,
Тут все решал армейский взвод,
А не судебная палата!
И аргументом был свинец,
И сталь безжалостная шашки,
И острый штык был «молодец»:
Сыграй попробуй с ними в шашки!
И с плеч катилась голова,
А кто-то падал с пулей в сердце!
И были лишними слова:
Крик о пощаде «иноверца»…
Невинных жертв попробуй счесть
И отделить от виноватых!
Забыты жалость, совесть, честь:
Тюрьма! Могилы! Казематы!
Расстрел! Пожар и пепелище…
Гриф сыто срыгивает пищу:
На месте лобном – вся Россия!
Холера! Тиф! Безумный голод!
И в сердце, в членах жуткий холод!
И призрак: путники босые
Бредут, не ведая дороги…
– Спаси их, Боже, ради бога!

Земля стонала в сумеречной мгле,
И явью стал кошмарный призрак ада.
Свинцовый ветер гнул людей к земле:
Им не была дарована пощада.

Не знаю, кто пустил его гулять
И кто придумал это выраженье:
«Поставить к стенке» – значит расстрелять.
Был скорым суд и четким исполненье.

Их захватили ночью у реки.
Неважно, кто и кем они все были:
Красногвардейцы или «беляки»,
Но их в расход немедленно пустили.

Не знаю, кто пустил его гулять
И кто придумал это выраженье:
«Поставить к стенке» – значит расстрелять.
Был скорым суд и четким исполненье.

А те в атаке дрогнули чуть-чуть
И залегли под грохот канонады.
Им пулемет свинцом дырявил грудь:
Стреляли в них свои заградотряды.