Владимир Нефёдов - Гуляя ночью по столице. Откровенно о сокровенном

Два раза кожу сильно оттянула,
Потом взялась водить туда-сюда,
Глазами оценила святость дула,
Под створки волосатого гнезда.

Затем процесс опять возобновился,
Другую влил он порцию любви,
Святоша много дольше провозился,
Избавившись от внутренней тоски.

До деревни путь совсем не близкий,
Вот и он, лежал через кровать,
Девушка волос цвет золотистый,
Напросилась лишь проведать мать.

Я заехал как договорились,
В комнату меня та завела,
Деньги из расчёта исключились,
Вот в постели вышла кабала.

Километров сорок может с гаком,
Нам всего проехать довелось,
Фразу я услышал: «Будем раком?»
На задворках тоже нужен гость.

Остановка снова, близь деревни,
Полный окончательный расчёт,
Третий бал устроил я царевне,
Мне спасибо и большой почёт.

Но снаглеть я все же умудрился,
Взял немного денег на бензин,
Шлейф удачи на дороге вился,
Как байкальский ветер баргузин.

Долго я к подруге подбирался,
Для уединенных с нею встреч
И пока с другими целовался,
Думал, что игра не стоит свеч.

Две попытки были неудачны,
Третий раз проклюнулся росток,
Стали отношения прозрачны,
Новый в них прорезался виток.

Как-то раз сидели в кинозале,
В нём я безусловный старожил
И на драматическом накале,
Руку ей на пах там положил.

А она в ответ безумно сжала,
Даже без оглядки на меня,
То, что только мне принадлежало,
Видимо с успехом для себя.

Никаких протестов не заметив,
Безусловно более того,
Мы одновременно словно дети,
Трогали… и больше нечего.

Её губешки так хотели,
Мою твердынь поцеловать,
Тянулись пальцы к канители,*
Пытаясь ею обладать.

Одна рука её лежала,
Мошонку смело теребя,
Другая задний вход вокзала,
А рот вобрал длину в себя.

И звуки праздно разносились,
Лаская возбуждённый слух,
Самооценку возносили,
Порыв чтоб рьяный не затух.

Великолепная идея,
Вдруг появилась у меня
А может ли её трахея,
Принять последствия огня.

Я углубил проход внедрений,
Опорожнив свою мошну,*
Для сладострастных омовений,
Разбавил спермою слюну!

Её пахучие сегменты,
Хоть как душою не криви,
Дарили яркие акценты,
Для смазки вольности любви.

Ничто невинной не мешало,
Ходили пятки ходуном,
Шло только самое начало,
В процессе бурном, потайном.

Над разведёнными ногами,
Мужское тело вознеслось,
Елозил зад почти кругами,
Коленки баловались врозь.

Клубились сладостные стоны,
Хлопки назойливых шлепков,
Интима лучшие шаблоны,
Для обоюдных поддавков.

Утихла низменная близость,
Лежат уставшие тела,
Любовь была иль секса низость,
Мы не узнаем никогда!

За лафет* помню девка держалась,
Теребила и гладила ствол,
Перебрала наверное малость,
Раз сама задирала подол.

Потихоньку расстёгнуты брюки
И расслаблен немного ремень,
Суетливые женские руки,
Хлопотливо достали мишень.

Поначалу в ней страсть бушевала,
Только слышно и было чмок, чмок,
Умиляла такая забава,
Но смешным оказался итог.

Амплитуда движений ослабла,
Тишины покорил эталон,
Вот такая похмельная правда,
Уронил секс работницу сон.

Подождав беззаботно минуту,
Я затылок её лишь толкнул,
Всё пошло по былому маршруту,
Смех буквально во рту утонул.

Забытый вид колючей шали-
Как суета былых времён,
Вкус горьковатый, как печали,
Зато востребован был он.

Осмотр бывшего фасада,
Для связи ставшей половой,
Возможен даже запах смрада,
Окоп давно с передовой.

А может дань забытой моде,
Усердно вяжется с концом,
Как эквилибр* живой природе,
Как гром раската с бубенцом.

Богатство упряжи сермяжной,*
Часами скачки в полный рост,
Сей факт наверное не важный,
Ему не дали нужный ГОСТ.*

Давно испитый морс страданий,
Фальшиво брошенной любви,
Покрытых тайною желаний,
Где вместо солнца фонари!

Звук проезжающей машины,
Тихонько вымученный стон,
Ещё раз прошуршали шины,
Стенаний вновь диапазон.

Дороги звук, что из-за шторы,
Давно стал меньше различим,
Его перекрывали оры,
В виду сложившихся причин.

Крутилась женская головка,
Подушку вольно теребя,
Лежала голою плутовка,
Вся выходя вон из себя.

В её паху лишь две причины,
Пронзали как удары розг,
Там губы с пальцами мужчины,
С ума сводили женский мозг.

И стон и крик, всё в перемешку,
И тела низменную прыть,
Гримас лица, и губ усмешку
Ей было не остановить!

И каплей жидкость вдруг повисла,
Язык слизнул своё питьё,
А губы с вычурным изыском,
Сомкнулись там где остриё.

Потом опять они раскрылись,
Попало всё, что надо в плен,
Всей глубины они добились,
Исчез творец во рту совсем.

Вот к ягодицам руки всплыли
И плоть немного протолкнув,
Как будто пили из бутыли,
Раздался звук гортани с губ.

Внутри позывы содрогнулись,
Рывками вырвался поток
И губы чуть не захлебнулись,
Пытаясь сделать свой глоток.

Потом всё медленно обмякло,
Желание страсти улеглось
И облизнувшись губы внятно,
Улыбкой всех обдали вскользь.

Из-за куста великолепный,
Открылся притеснений вид,
Движений радиус нелепый,
Не прикрывал безумный стыд.

Мужчина радостно трудился,
Над удовольствием своим,
Он одиноко примостился
И только перед был нагим.

Глядел вперёд, перед собою,
На вид поляны небольшой,
Где лишь покорною рабою,
Лежала женщина нагой.

Промежность плотно прижимая,
Трепала собственную плоть,
Её послушница зевая,
Вмещала целую щепоть.

Забрызгал тут мужчина томно,
На тело женщины средой,
Та ноги задрала нескромно
И застонала с хрипотцой.