Анатолий Величко - По четырём словам. Второе издание

И если на таком берегу
Ты встретишь кого-нибудь
И заговоришь с ним,
То ваше общение
Будет беседой в раю.

Мать иногда привозила меня к деду.
Его с бабушкой квартира была угловой
И выходила одним окном во двор,
А другим окном – на набережную реки,
Точнее, искусственного водохранилища
Перед плотиной гидроэлектростанции.

Меня занимали занавески в квартире деда.
Они были совершенно не современные
Даже для тех времён: они были белые,
Вязаные, и у них была
Белая вязаная кайма.

Дед был строгим, но иногда баловал меня
И давал несколько монет
Мне на мороженое и газировку.
Вот какие были номиналы у монет
В те времена: одна, две, три,
Пять, десять, пятнадцать,
Двадцать и пятьдесят копеек,
А венчала эту вереницу
Самая большая монета: железный рубль.

Вечером бабушка укладывала меня спать
На полу на жёстком взрослом матрасе.
Я не сразу засыпал на новом месте,
А долго смотрел, как от огней машин,
Выруливавших с особым,
Оставшимся только в тех временах звуком,
К плотине, бежали по стенам и потолку
Узоры белых вязаных занавесок.

В Сибири поздняя осень – это октябрь.
На мой день рождения часто выпадает снег.
Это ещё не постоянный снег, он растает,
Но сейчас в складки опавшей листвы
Набился зернистый холод.
Я брожу по этим листьям,
Они хрустят под резиновыми сапогами,
И я рассеянно думаю о том,
Кто из одноклассников
Придет ко мне вечером в гости,
И почему-то я думаю о том,
Как хорошо сейчас в деревне.

В настоящей деревне я никогда не жил
И представляю её себе
По стихам Сергея Есенина
И рассказам Василия Шукшина.
Но мне так хочется, чтобы была деревня
С избами, заборами, золотом берёз и осин
По косогору над речкой или прудом,
Чтобы холодный, со снегом, октябрьский день
Стал моим незаметным праздником.

Были зимние сумерки.
Моё сердце прыгало от радости:
Наташа, девочка, в которую я был влюблен,
Записалась в секцию тенниса.
Занятия были по вечерам,
И она разрешила мне провожать её до подъезда.
Я приходил заранее и ждал её на морозе.
Пока я ждал, я ничего не замечал вокруг,
Неотрывно глядя на дверь спортзала.

Но когда наконец она выходила,
Всё вдруг становилось серебристым:
И сугробы снега вокруг,
И фонари,
И её дыхание, выходящее паром изо рта,
И узор ее варежки, которой она закрывала лицо,
Так что видны были только
Её глаза
С темными ресницами в серебристой опушке.

Ранняя осень.
Руки моей трехлетней дочки холодные.
Небо синее, хотя только что прошел дождь.
У нас в Сибири погода меняется резко.
Я завязываю дочке развязавшийся шнурок на ботиночке.
Я ещё совершенно не знаю, что будет впереди.

Меня выписали из психбольницы
В середине сибирской зимы,
Посреди трескучих морозов.
Мне было двадцать лет.
В моей истории смешались
Различные вещи: неумение
Справиться со взрослой жизнью,
Депрессия и переутомление от работы,
А также не вполне ясные мне самому
Политические моменты той сложной эпохи.

После выписки меня обязали
Прийти в городской диспансер,
Чтобы мне назначили
Дальнейшее медицинское сопровождение.
Вестибюль диспансера украшала
Стенная роспись: озеро со стрекозами.
Цвет озера был зелёный, успокаивающий.
Нервное напряжение немного отпустило меня.

В кабинете молодая женщина-врач
Листала моё медицинское досье,
И чёрные брови её хмурились.
«Ничего не понимаю, – сказала она
Мелодичным серьёзным голосом. —
Зачем они назначали вам все эти
Сильнодействующие лекарства?
Я разговариваю с вами:
Вы совершенно нормальный
Молодой человек. У вас просто
Переутомление и стресс.
Всё, что вам нужно – это хорошая психотерапия.
Вот адрес терапевта в университете.
Сходите к нему».

Я поблагодарил и спустился в фойе со стрекозами.
Это были первые человеческие слова,
Обращённые ко мне
За долгое, долгое время.