Сергей Никифоров - Автографы для любимых

С собакой девушка гуляла у реки.
Был у собаки той прескверный нрав.
Она влезала надолго в глухие ивняки,
почуяв дичь, ее облаяв, распугав.

Лягушки шустро прыгали с корней
и кулики слетали стаей вперегонку…
Краснело густо так лицо у ней,
она кричала что – то псу вдогонку.

И голос звонкий плыл среди реки,
и отражался эхом гулко от обрыва,
и на нее глядели удивленно рыбаки…
Она ж опять краснела так красиво…

И был тогда я в роли пастуха,
и верил, лето – кончится не скоро.
Мне нравилась мелодия стиха
и лихость молодого матадора.

Она пугалась засыпающих коров
и потому все подходила ближе— ближе
к листкам моих лирических стихов,
и к картузу ворованных мной вишен.

Терялся пес надолго средь кустов
и уходило стадо все в потраву…
Но было сладко нам от вишен и стихов.
Мы лето это прожили на славу!

Ах, и потом она красиво так краснела,
когда украдкой на меня глядела…

Между бытом сытым – как сквозь туч просвет,
среди слов избитых, жил во мне поэт…

День деньской от скуки зеленел причал,
но из моря звуки я в стихи вставлял.
Тот прибой соленый губы мне ожег.
Те стихи влюбленный я тебе сберег…

Будет эта радость – как сквозь туч просвет —
вспомни, как – то в старость – жил во мне поэт…

Молодой не старенький – надарил янтаринки…..

А письма твои – как фонари,
мое освещают жилище…
И ты мне в казарме – до самой зари
снишься, любимая, снишься!

И отзовешься тихо, взглядом…
Среди толпы, среди зыби…
Впервые в жизни, стоя рядом —
у этой сказочной любви.
И не сказать и слова даже.
Слова придут уже потом,
когда как отблеск счастье ляжет
на лица радостным огнем…

Закат весь выгорел в ночи. Ты говорила: «Не молчи!
Душа озябнет насовсем и не согреешь ты ничем!»
И я о чем – то говорил. И сам все стыл, и сам все стыл…
Согрел тебя своим теплом, а сам замерз… И – поделом!

Как танцевали мы с тобой!
По лезвию ножа ходили…
Тела так долго меж собой —
о чем – то тайном говорили.
Смеялись губы твои зло…
Глаза метали так угрозы,
но тело звало, как назло,
сооблазняя, смелой позой…
Всего хватало нам с тобой —
веселья, молодости, пыла.
И кровь цыганки молодой —
в тебе кипела и бурлила…
Шел за спиною разговор:
«А этот – в танце только смелый!»
Твоим подарком до сих пор —
остался танец лучший, белый…
Берег тебя весь белый свет.
Я снился матери в побоях…
И стер так много я штиблет,
чтоб было хорошо обоим…
Вчера мы встретились в пути…
И каждый со своею ношею…
За позднее признание – прости!
Благодарю тебя – за все хорошее!

Оборвалась одна вдруг струна…
Ты совсем мне еще не жена,
но как просто, легко рукой
охлаждаешь мой лоб крутой…
Оборвалась вторая струна…
Не душа – будто рана одна.
Нету дел до других нам судеб…
Берегу твое имя как хлеб.
Но забили тревогу басы,
пролетели мгновенья, часы…
Мимо я прохожу с другой —
эх, гитара, – цыганка – спой!
Развеселый пошел перебор…
И не смотрит, не смотрит – в упор!
Протрубили в пути поезда…
Не слезинки в лице… Так горда!.

На той фотографии старой
в тельняшке я, – малый, бравый.
Смеюсь на борту парохода —
начало двадцатого года…
Мы только с тобой попрощались
и за руки лишь подержались.
Я юнга, веселый, безусый
плыву от тебя своим курсом.
Ты машешь мне шляпкой – таблеткой.
Вчера ты лишь стала студенткой.
И вот отплываешь вроде,
на этом, большом пароходе.
Увозим с собой мы мечту,
что встретимся в этом порту.
И верим, что вновь пароходы,
Вернутся сюда через годы…
…………………………………………………..
В какой – то отыщится книжке
потом, это фото мальчишки,
кому ты глядела вдогонку,
тому, что влюбился в девчонку…
Вздохните, конечно, вздохните
и старое фото порвите!
Закройте свой толстый роман —
ваш юнга, давно – капитан…
Простите, что так случилось
и встречи не получилось…..
Промчались так быстрые годы,
а в порт не пришли пароходы…

Разлюбил я твои ресницы,
разлюбил я твои глаза…
Мне пожалуй уже не приснится
вдалеке твоих глаз бирюза.
Мир звенит от осеннего гула.
Стало очень просторно лесам…
Не с того ли меня потянуло
ближе, к ветреным небесам.
Не с того ли природой я болен,
не с того ль полюбил я глядеть,
как становится вечером поле
так похожим на красную медь.
Что – то дорого мне в этой меди,
что душе навевает покой.
Не с того ль, что весной я отбредил,
не с того ль, что отбредил тобой?

А в глаза твои с хитрым прищуром,
я ни капли не верю – ни в жизнь…
Ведь однажды, глаза мои сдуру —
на такой вот уже обожглись…
Только в нашей округе стемнеет…
Станет тихо и глухо вокруг —
знай, – такие глаза завладеют
и замкнут заколдованный круг…
И пойдут бесконечные ночи…
Губы, плечи и шеи изгиб.
И от глаз этих хочешь, не хочешь
для других ты навеки – погиб!
Знаю, встречи с тобой повторятся…
Возле низеньких ваших ворот.
Мне глаза – твои омуты снятся…
И веселый смеющийся рот…