Яков Есепкин - На смерть Цины

Васильковые нам исплетутся короны,
Как сойдем и начнут поименно считать
Благовестных певцов, зревших Божии троны.

Раздарили себя мы калечным родам,
Ничего не взяли, да слезами умылись,
Тянем персты свои к озлащенным ладам,
Каистры наши, Господь, нищетой преязвились.

А и длится еще пированье волхвов,
Вот явимся туда, где подложны музыки,
Пурпуру изольем со тяжких рукавов —
И прордеют крушней хоровые языки.

Их выточив голубками со краю,
Нам эльфы по струнам басовым путь
Укажут к отвоеванному раю.

Иллюзии утратились одне,
А рая мы еще не потеряли,
Сколь истина в худом всегда вине,
Цари свое видения сверяли.

Веди ж к вратам иль мимо, Элиот,
Не молви о надежде, речь остави,
Нам ангелы серебрили киот,
Гореть в каком лессированной яви.

Вольно от рая в сторону уйти,
Левее тлятся куполы Аида,
Направо всех к чистилищу пути
Ведут с неотвратимостью боллида.

Певцы теперь ответны за обман,
Не ведают и днесь о чем творенья,
Навеяли сиреневый дурман
Глупцам, лишив их собственного зренья.

Иное там, иное и не то,
Свидетельствовал Грек и с Греком иже,
Как миновать предрайское плато,
Без ангелов теней явиться ближе.

Что правда, паки истинно гореть,
Затепливаться станем, яко свечки,
Нельзя еще неречным умереть,
Сордим хотя акафистом сердечки.

Дарован был труждающимся рог
Мирского изобилья, дарованны
Судилище царям, пиитам слог,
Которым ангелы соборованны.

Им здесь распорядиться удалось
Немногим, а и как распорядиться
Талантом, если пиршество свелось
К попойке, не смешно ль таким гордиться.

Не будем сих речителей судить,
Трудами пусть молчанье искупают,
Глядишь, одни взялись хлебы сладить,
Другие красных жеребов купают.

Бессмертие оспаривать нельзя,
А периев тяжеле событийность,
Влечет любая избранных стезя
Туда, где расточается витийность.

Хотели песнью торжища лечить
И в каверы свои же угодили,
Нельзя ловушки эти отличить,
Засим чернилом сердца туне рдили.

Смотри, днесь панны с вишнями во ртах
Летают и цвета гасят золою,
И даром о серебряных крестах
Пииты гонят челядей метлою.

Излитый мрак виется тяжело,
Бледнея пред победными дымами,
Аидовскою тенью на чело
Ложится твердь – она вовеки с нами.

Молчи, елико все временщики
Днесь могут лгать о праведной любови,
Не ведают и эти языки,
Какими вдовых сватали свекрови.

Воспенит слезы наши мертвый цвет,
Прожгут их жала в кубках богомерзких,
Тогда и змеи выползут на свет
Из похв да изо ртов сех изуверских.

Мешали всё о праведности речь,
Боялись непреложных откровений,
И стали мы безмолвствованьем жечь,
Цезуры отделив от песнопений.

Свечами нощь светить повремени,
Втще искушать воительные громы,
Текут пускай сиятельно огни
Из вежд моих – во черные хоромы.

И зерцала судеб лазурково протлели,
И лядаще горят васильки на юру,
Где спасительно мы Богородице пели.

Нет печальнее здесь наших червных крестов,
За Гамлетом теперь крикнут детушки: «Яду!»,
И черны гончаки, и собили шутов,
Завели юродных во сиротскую ляду.

И к чему святарей нелюбовь подвела,
Всех травили зело, так остались музыки,
Хоть в зеленях Твоих раздается хвала —
Извели нас, Господь, эти мертвые крики.

Возлюбившие страстно Господнего Сына,
Им огонь прожигает кровавые веки,
Им и тризнится в каждом дереве осина.

Ах, не могут они добрести до распятья,
Божий голос молебственный слух различает,
Но вотще ангелки раскрывают объятья,
Ждут-пождут, а Господь всех доселе встречает.

Исполать вековечной замирной дороге,
Волочатся по ней исступленные орды,
И опять забывают о Господе Боге
Страстотерпцы – любовию только прегорды.

Им страстное томление снится в могилах,
Им дарована свыше юдольная мука,
Юродивы они и забыться не в силах
От Христоса гвоздящего черного стука.

Господь, смерти в четверг воспрошаю опять,
Буде вина испиты не впрок, а в потеху
И обильная адская точится рать,
Ближе тени ея, юродным не до смеху.

Так не поняли, так не сумели оне
Смерть кровинок понять в истеченье похмельном,
Вопиящие рты на помины в окне
Отобьем, яко роз черноту на отбельном.

Отбелим их, Господе, велика печаль,
Не веселие правило ими, но тризна.
Царской не было жизни, да ей-ведь не жаль,
Вспомнят живы еще, пусть неймет укоризна.

Не смогли победить и сойти не смогли,
Чермной туши черней самочинны укоры,
И стуги на гробах, доиспрахших в земли,
Благовествуют, чтоб прелагали заморы.

Ан оне эти жертвы прияли в миру,
Да и сами сперва, свет изочий не древен,
Пировали, а детки слегли во пиру,
Кликну внове, Господь, разве мертвых царевен.

Ибо некого звать боле в черном резье,
И когда нам побитые вежды изгасят,
Углядит всяк слепец, как в подрамном розье
Прахоря золотыя павлины и красят.

На миру смерть красна, ну а мы, гордецы,
Повлачили венцы по святым Элизеям
И не зная – в огне терневые венцы
И по варварским днесь растащенны музеям.

Укажите из вас не участников тех
Распинаний чумных и пребудем в расчете,
И со смерти тогда я избуду сей грех,
Вы всещедро вино четвергово испьете.

Змеиным жалам и горящим косам
Нам выход в царство мертвенных теней
Укажут, яко мрамор камнетесам.

Пройдя врата в портальном серебре,
Персты утопим в перстни и браслеты,
На золотопокрасочной коре
Заблещут огнелистные букеты.

Встречай гонимых странников, Аид,
Князей хмельных сокликивай на тризну,
Преявились мы в сонме аонид,
Сынки мертвые зреют ли Отчизну.

Пусть мается без царичей она
Иль, может, о Ироде веселится,
И нам несите ж горького вина,
Мгновение одесное пусть длится.

Коль здравствуют иродников толпы,
Зерцала не увиждят крысолова,
Свое нерукотворные столпы
Взнесем помимо детища Петрова.