Борис Губерман - Как из града Колотти

Чем наделен работный люд?
Наверно, верой
Без остатка,
И в хлеб,
Присущий для бродяги,
Так верят,
Что за это мрут…
Рабочий люд,
Крестьянский люд.

Критерий красного порядка —
Он торжество над торжеством.
Играют в петлю головой
И верят:
Только так играют
Во имя лучшего.
Есть продолжатели и дело,
Большое дело
Для ума,
За что и гибнут миллионы,
А не какой-то миллион.

Во имя светлого
Из рая,
Во имя лучшего потом
Их кости выбросят собакам,
Чтоб в правом деле вышел толк.
И гимн рабов споют рабы
Во всеуслышанье и громко,
И будут верить:
То – свобода,
Они – сыны.
И снизойдут они до гроба
Счастливые до немоты.
Под зовы красного террора.

А вы купайтесь в их крови.

Чесночный джем —
Он славный и без привкуса,
Он – нежный аромат,
Чесночный дым,
Вкусил немножечко —
Застыл от изумления
И наслаждаешься.
– А ну дыхни, – сказали мне товарищи.
Я как дыхнул —
Попадали они.

Идея черных отражений.
Они исходят от зеркал.
Черна идея отраженья,
Но иначе, увы, никак.
На черном фоне черен лик,
Он в отраженном свете крайний,
А будто призраки глядят:
Становится немного страшно,
Становится не по себе
И мысли в этом отражении
Почти напоминают бред —
Каюсь.
А кто-то списывает жизнь
По их подобью и беспечью, —
Предел,
А что он значит здесь
На фоне ужасов бездумных?..
Черны зеркальные умы,
Они черны и молчаливы,
Они – присутствие ночи
На этом фоне созерцанья.
По помещению хожу,
По черным призракам ступаю,
Мои глаза на них глядят,
А это сам я.

Сидят наследники от бога
И думают,
Что правит бог…

Когда в открытую,
Как в пьяную,
Когда вот так,
Как с озорства
Все накипевшее как выплеснуть,
Всей правдой выгореть дотла.

Тогда б сгорело и правительство.
И в недовольствах покровители.
А мы так сами по себе.

Что ни нажили —
Все умрет,
Все.
Всех на кладбище
Да вперед
Понесут.
Хоть кричи,
Хоть топочи —
Донесут
И запишут:
Кто таков и когда,
И расскажут про него небесам,
И еще поставят крест
Как всегда.
Мол, что был
И когда не стало его.

Монах – пропойца и бесстыдство,
Он спит напротив алтаря.
И храп,
Как проповедь с амвона,
А сон —
Чтоб вовсе не вставал.

В полупустынном зале храма
Отчетливо и далеко
Разносится:
– Налей еще!
И снова храп.

А жар такой благотворительный,
А пар так яростно сечет,

Кряхтя, ты лезешь на полок,
Кряхтя, ты хлещешь свое тело,
И весь,
Что выжатый лимон,
Выходишь
Наконец
На волю.

И в голове почти хмельно,
Поскольку вышел ты на воздух,
Ты пьян от пара и свободы
И будто заново рожден.

Полет.
Ведь он всегда открытие,
Он до звезды подать рукой,
Возникнет образ и плывет
Такой пушисто-впечатлительный.
В сложнейшем словосочетании
Не выразить всей простоты,
А рядом недопонимание…
Наверное, от доброты.
И отпущение грехов
Так просто
И для всех доступно:
Ведь все пространство —
Это Бог,
А рядом ты —
Его послушник.
И хочешь верь или не верь,
Но тоже можно приобщиться,
И можно вслух повелевать,
Хоть это, в общем, неприлично,
Когда есть истина и Бог.

Такой же сильный и свободный
Как запрещенные стихи.

Мне что,
Я, может, просто буду
По воробьям стрелять и гоготать,
А это от дозволенности моды,
Которая все это позволяет нам.
Ходить по черепам или по трупам,
Быть у всевластности отцом,
Меня не душат росчерком злословья:
Я сам – злословье,
Потому что сам.

Я – вседозволенность,
Я – власть,
Безродный царь —
Пришел и торжествует над рабами,
К моим стопам ложатся,
Их целуя
Те самые,
Что отдали мне власть,

И я их делаю.

Где только можно испытание
На службу разума поставить?..

Грошовый дед играет в карты,
Он проигрался до пупа,
Но то,
Что это испытание,
Об этом знаем он и я.

Пропитый воздух и сознание —
Все это тоже испытанье.

Но кто бы стал бы говорить,
Что это вред
И это стыд —
Его бы точно испытали,
Чтоб не болтал.

И томный взгляд,
И просто бяка…

Я тот,
Кто вышел из тумана,
Кто вынул ножик из кармана.
Я буду резать,
Буду бить,

Но я не немец наконец…
И все такое.

К чему кустарная соломка?
Мне нужен поля аромат,
За полем лес,
За лесом дали,
И край бескрайний,
Вся земля.

Уткнувшись в свежие газеты,
Перенимая суть проблем,
Мы принимаем леса гибель,
Хоть в прежнем поле строят дом.
Шагают прочные коробки…

А мы остались в одиноках,
И мы молчим.

Кота по яблоки пущу:
Пусть наедается,
А я сыграю на него:
Пусть давится.
Он у меня отмечен здесь
На картах,
В нем есть трефовый интерес.
И карты говорят все мне,
И упреждают все кота привычки.
И я задолго до него,
Чтоб он издох,
Все знаю,
И чтоб не лез ко мне в подвал,
Его пускаю прямо в сад
По яблоки.

На что покойнику телега,
Которая не повезет,
Соль и табак,
Костыль и розги,
Когда его везут вперед?
К чему покойнику квартира,
Когда его уж ждет могила?
На что покойнику камзол,
Когда на нем костюм иной?

Эх, разговоры, разговоры
О чьей-то доле.