Борис Губерман - Как из града Колотти

Взбираемся до господа,
Стараемся в Олимпы,
А наше кредо правое,
Нас движет дело правое,
Чтоб мы взошли наверх.

Что движет нашей поступью?
Наверное, печать,
Иначе не подняться нам к заветному никак.
Рука не догадается,
Что эта власть – не власть,
А что-то даже большее,
Что сразу не понять:

С Олимпов легче правою рукою указать,
А можно не указывать,
А дать слегка понять.

Проводил в последний раз
До конца,
С чистым сердцем проводил,
Чуть взгрустнул,
Долго буду вспоминать этот день,
Проводил последний раз —
Вот и все.

Крик ли спрятать у себя,
Иль в себе?
Где мысль пьяная живет
Не моя?
Где подобраны слова —
Как ножом?
Где потеряны глаза,
Как спьяна.

Проводил в последний путь
До конца,
Как себя я потерял —
Не найти,
Кто б лукавил,
Но не я —
Ни к чему,
С чистым сердцем проводил —
Быть тому.

Музейщина —
Это незамужняя женщина.
Она ходит по залам музейным,
Вся такая
Из мелочей,
Доскональная и придирчивая,
Обязательная, как плеть,

Мне – как хлыст.

Нам из прерии позвонили,
Пригласили с собой на охоту.
Мы приехали,
А там ни макарон,
Ни колбасы,
Ни окороков —
Шаром покати.

Какая же это охота.

Как победившему предательству
Стоит на этом месте памятник,
Напоминающий о времени
Для отражения тех дней.
Отсюда сверху виден Днепр,
Что по наивности своей
Привнес на это место действие
И дальше бег продолжил свой.

С тех пор минуло много лет.
Финал истории известен:
Аскольду памятник вознесен,
Олег погиб из-за укуса,
А Русь – и присно, и вовек
Теперь уже необратима
До лучших дней.

Рай с золотыми куполами
На фоне у жидовских рож
Дает концертная «Россия»:
Мальчишеский еврейский хор.

По старым улицам Москвы
На Сивцев Вражек
Я прихожу на пять минут:
Так надо.

Казалось бы: чего же так,
Ведь все живые,
Но рядом старый дом погиб,
Он вышел в небыль.

А это старая Москва
Леглась в руинах
И хочется кричать на мир:
Нас грабят!

Утрачен лик былых домов от вероломства:
Отцы украли у детей гордость,
Отцы украли у детей память,
А где то все,
С чем я жил здесь? —
Не стало.
Уходят старые дома,
Москва рядится…
Я обхожу все стороной,
Хоть не кричу я караул —
За то,
Что стало,
За то,
Что будет не кричим,
И то,
Что мы не сохраним,
Амен!

Это вовсе не трудно, по анкете пером:
Это щечки в окошке,
Это кошка в окне,
Это просто каморка,
Что напротив тюрьмы,
Это парковый комплекс,
Что напротив дворца,
Это бабка и дед,
Что без дома живут,
Это суть караула,
Что никто не кричит,
Это плюс зоркий глаз
На родного отца…

Я анкету составил,
Расписал каждый штрих
И про трезвых
И пьяных,
И про то,
Как живут.
Я анкету составил,
А потом про меня,
В общем, так мне и надо,
Как и вам от меня,
И теперь в каждой строчке
Против наших имен —
Только прочерк и точка,
Пусть горит все огнем…
Пусть горит все огнем!

Не дослышать,
Не узнать,
Не домыслить,
По тропинке только в лес,
В поле,
В сад…
Из далекого прийти —
Быть усталым,
А уставшему все трын,
Что трава.

Сытость – это хорошо,
Но не больше,
Всякий беглый пробежит только путь.
Неизвестно,
Что смешней человечка,
Если он к тому же показал язык.

Хорошо на свете волку и корове:
Волку выть,
А корове на лугу,
В целом мире хорошо лишь быть влюбленным
Горячо.

Пришел,
Увидел,
Истоптал:
Я – покоритель-забияка,
Природа гибнет —
Так и надо:
Меня пустили покорять.

Я – покоритель-властелин.
Мне платят полною мошною
За то грабительское право,
Которое грозит бедой.
И я с упорством лучшей доли
Пускаю под топор леса,
Вспять поворачиваю реки,
Крушу, крушу, крушу, крушу.

Мне жизнь отпущена одна,
Но я такое бедокурю,
Что не растет и трын-трава
На месте знаменитых строек.
Я – временщик,
Я – на ура,
Я – правый слева в каждом деле…

А только снится незабудка,
Которую я истоптал.

Читающая публика в метро:
Наверное, до дыр все зачитали,
По стеклышку очков бежит строка,