Александр Омельянюк - Емеля-2 (Часть 2. Детство, отрочество, юность)

Старшие в войну погибли.
А Ивану руку сшибли.
Но остался он живой —
Его предкам приз большой.
Федот о внуках всё мечтал.
Имена сам раздавал.

Сына ведь назвал Иваном,
Правнука же – Емельяном,
( Был отец того Козьмой
В своей жизни непростой.
Павел, Фрол – его братьЯ.
Здесь о них писать – зазря)

Чтоб «по щучьему веленью»,
По Федотову хотенью,
Тоже стал бы тот попом —
Сдать дела ему б потом.

Будет поп, а не стрелец —
Разудалый молодец!
Правнук был его потомок —
Сына Вани был внучонок.
Внука младшего Козьмы
Младший сын был до поры.

Так что гены много раз
Проявлялись напоказ.
Емельян надеждой стал.
Праде́д о том мечтать устал.

А пока жила деревня…
Появилась в ней харчевня
Вместо клуба у реки.
В ней гуляли … старики.
Стали квас и пиво пить,
Анекдоты в ней травить.

О политике, бывало,
Спорили, да и не мало.
Вспомнили про анекдот.
( Да Вы не думайте, не тот!)
А про визиты глав держав
Вещали, смех едва сдержав:

Как Ричард Никсон во Кремле,
Нажав на кнопки сразу все,
Воскликнул Брежневу всерьёз:
Ничто не действует, курьёз!?
А вот у нас в Америке…
Но тут же забился в истерике,
Услышав Брежнева ответ:
Америки теперь уж нет!

Но жизнь была не анекдот.
Да и сюжет в ней был не тот.
Он был всего про отчий дом,
Да и про быт семейный в нём.
Да про деревню в том краю,
И о мечтах про жизнь в раю…

В той деревне стоял дом.
Срублен ладно видно он.
В доме том жила семья.
И большая, знать, она.
В ней четыре (!) поколенья
Жили дружно – вот явленье!

Самым младшим стал Емеля.
То решилось в день рожденья.
Для Козьмы второй сынок.
Видно в том его был рок.
В общем, родился Емеля,
Началась «его неделя».

Малыша когда достали,
Пуповину обреза́ли,
Медсестра, ещё не мать,
Громко принялась орать:
Вот, ещё висит одна!
Ну, ты дура, то ж елда! —

Возразила акушерка —
Баба опытна, не целка,
Продолжая пеленать,
На елдёнка всё ж взирать:
Ну, ты будешь гарный хлопец,
Если только не уродец!?

Приподняла малыша,
Обмерев тут чуть дыша.
На лицо его взглянув,
От того слюну сглотнув:
( Елда болталась между ног,
Что сбивало даже слог)

Да! Всё ж не везёт тебе!
Вся отрада лишь в елде
Будет у тебя, милок,
Через несколько годо́к! —
Прошептала тут она,
Пеленая пацана.

Мать с отцом домой пришла,
Развернула пацана…
Это что же тут за чудо?! —
Муж скосил глаза на худо,
Взявши на руки ребёнка,
Не сводя глаза с елдёнка.

Непонятно, он в кого?
Ну, а, в общем, ничего! —
Молвила тогда жена,
К груди прижавши малыша,
Ему вставив в рот сосок,
Рот закрыв свой на замок.

Когда лёжа писал, ой!
Струя, летевшая дугой,
Описа́вши полукруг,
О пол била, как… утюг.
Приходилось пеленать,
Чтоб елда не смела встать.

Ползать начал он когда,
Задевала пол елда.
Штаны пришлось скорей надеть —
Осторожно б, не задеть,
Поприжав к ноге елду,
Не тянула чтоб «ко дну»…

Дни младенчества прошли,
Проблемой новой снизошли.
Стал Емелюшка ходить,
И с елдёночком шалить.
А с годами подрастать,
Разной ерундой страдать.

Выйдет летом он во двор
Словно выметенный сор,
Станет там играть в песочек,
Собирая тот в совочек,
Так елда, ядрёна мать,
Всё мешается играть.

Как на корточки он сядет,
И процесс игры наладит,
То елда тот час в песок
Сунет розовый носок.

Приходилось на коленки,
С корточек привстав у стенки,
Емельяну вновь вставать,
Чтоб елдак не смог мешать.

Подрастать Емеля стал,
С елдой бороться не устал.
Мальчишке крупно не свезло —
Жизнь всё делала назло:
Как ни сунется куда,
То страдает и елда.

На двор вышел поутру,
Посчитав за ерунду.
Встал Емеля пи́сать в позу.
Увидал в том гусь угрозу.
Крыла́ми принялся махать,
Своих гу́сок защищать.

Ухватил.… Ой, что ты? Жуть!
И давай её тянуть.
Оттянул на дюйма два!
Был тот гусь, как сатана!
Заорал тогда Емеля,
Аргументов не имея.

На крик выскочила мать,
Гуся стала прогонять:
Ах ты, тетерев проклятый,
Гусь ты лапчатый, … мохнатый!
Ты зачем, такой нахал,
На Емелюшку напал?

Что блажишь, ядрёна мать?! —
Стала сына та пытать.
И взяла сынка в подмышку,
Потянув на место «шишку».
Но та что-то не далась —
Синевой отозвалась.

Дома сделала компресс
На елду, да и на пресс.
Научила сына впредь
На гусей чтоб не переть,
По двору ходить в штанах,
И справлять нужду в кустах.
Быть внимательным всегда —
Будет спасена елда.

Тот совет принял Емеля,
Других советов не имея,
Обозлившись на гуся,
В себе месть к нему неся.
Но держа себя в руках,
На перво́й, и при делах.

И с годами сделал правку.
Раз член был, пожалуй, в бабку:
Не с вагиной, а с… мандой.
Потому он и большой,
Приспособленный к етьбе,
Но мешавший при ходьбе.

Посему ходил Емеля
Чуть в развалку и робея:
Как бы кто не понял тут,
Что́ в штаны его кладут,
Над коленкой что бугрится,
Когда надо – не ложится.

Сшила мать ему штаны
С помещеньем для елды,
Где промежность – меж колен —
Была как бы ни у дел.
Было, чтоб куда ховать,
И свою елду скрывать.

Так в России пошла мода,
От Емели, от урода.
Трудно было в них ходить.
Но как по-иному быть?
И носящие не знали,
Что в промежности скрывали.

Сшиты были для мальца —
Озорного огольца.
А зачем носить юнцам —
Далеко уж не мальцам?
Девчонок этим лишь смешить —
С низкой проймой к ним ходить.

И без вкуса и стыда.
От таких одна беда.
Как беда ждала гуся,
Выросшего… аж в … порося:
Жирен и упитан был.
Про конфликт давно забыл.

И реванш тут взял Емеля,
Других шансов не имея.
Он с отцом под «Старый год»
Крутой сделал поворот:

В Рождество, отца прося,
Заказала мать гуся
С яблоками, в пирогах,
И чтоб тесто на дрожжах.

Тут взбодрился Емельян,
Отец Козьма пока был пьян:
Мать, давай-ка я схожу,
И гуся́ враз положу !
Он всё месть к нему носил,
Помня: чуть не оскопил.