Array Антология - Море и жаворонок. Из европейских и американских поэтов XVI–XX вв.

Мала моя лачужка,
но есть в ней всё, что надо;
и с крыши песенка дрозда
ушам всегда отрада.

Там дни текут блаженно
в смиренье и покое;
пойдешь ли жить в жилье мое?
Житье мое такое:

Тис нетленный —
мой моленный
дом лесной;
дуб ветвистый,
многолистый —
сторож мой.

Яблок добрых,
алых, облых —
в куще рай;
мних безгрешен,
рву с орешин
урожай.

Из криницы
ток струится
(свеж, студен!);
вишней дикой,
земляникой
красен склон.

Велий заяц
вылезает
из куста;
скачут лани
по поляне —
лепота!

Бродят козы
без опаски
близ ручья;
барсучаты
полосаты
мне друзья.

А какие
всюду снеди —
сядь, пируй! —
сколько сочных
гроздий, зелий,
светлых струй!

Мед пчелиный
из дуплины
(Божья вещь!);
грибы в борах,
а в озерах
язь и лещ.

Все угодья
многоплодье
мне сулят,
терн да клюква
(рдяна, крупна!)
манят взгляд.

Коноплянка
тонко свищет
меж ветвей;
дятел долбит —
абы токмо
пошумней.

Пчел жужжанье,
кукованье,
гомон, гам:
до Самайна
не утихнуть
певунам.

Славки свищут,
пары ищут
допоздна;
ноша жизни
в эту пору
не грузна.

Ветер веет,
листья плещут,
шелестят;
струйным звоном
вторит в тон им
водопад!

Над долиной Лера – гром;
море выгнулось бугром;
это буря в бреги бьет,
лютым голосом ревет,
потрясая копием!

От Восхода ветер пал,
волны смял и растрепал;
мчит он, буйный, на Закат,
где валы во тьме кипят,
где огней дневных привал.

От Полунощи второй
пал на море ветер злой;
с гиком гонит он валы
вдаль, где кличут журавли
над полуденной волной.

От Заката ветер пал,
прямо в уши грянул шквал;
мчит он, шумный, на Восход,
где из бездны вод растет
Древо солнца, светоч ал.

От Полудня ветер пал;
остров Скит в волнах пропал;
пена белая летит
до вершины Калад-Нит,
в плащ одев уступы скал.

Волны клубом, смерч столбом;
дивен наш плывущий дом;
дивно страшен океан:
рвет кормило, дик и рьян,
кружит в омуте своем.

Скорбный сон, зловещий зрак!
Торжествует лютый враг;
кони Мананнана ржут,
ржут и гривами трясут;
в человеках – бледный страх.

Сыне Божий, Спас мой свят,
изведи из смертных врат;
укроти, Владыка Сил,
этой бури злобный пыл,
из пучин восставший Ад!

Боже, как бы это дивно,
славно было —
волнам вверясь, возвратиться
в Эрин милый,

в Эларг, за горою Фойбне,
в ту долину —
слушать песню над Лох-Фойлом
лебедину;

в Порт-на-Ферг, где над заливом
утром ранним
войско чаек встретит лодку
ликованьем.

Много снес я на чужбине
скорбной муки;
много очи источили
слез в разлуке.

Трудный ты, о Тайновидец,
дал удел мне;
ввек бы не бывать ей, битве
при Кул-Дремне!

Там, на западе, за морем —
край родимый,
где блаженная обитель
сына Диммы,

где отрадой веет ветер
над дубравой,
где, вспорхнув на ветку, свищет
дрозд вертлявый,

где над дебрями Росс-Гренха
рев олений,
где кукушка окликает
дол весенний…

Три горчайших мне урона,
три потери:
отчина моя, Тир-Луйгдех,
Дурроу, Дерри.

Как море в отлив, мелею;
меня изжелтила старость;
что погибающей – горе,
то пожирающей – сладость.

Мне имя – Буи из Берри;
прискорбны мои потери,
убоги мои лохмотья,
стара я душой и плотью.

А было —
до пят я наряд носила,
вкушала от яств обильных,
любила щедрых и сильных.

Вы, нынешние, – сребролюбы,
живете вы для наживы;
зато вы сердцами скупы
и языками болтливы.

А те, кого мы любили,
любовью нас оделяли,
они дарами дарили,
деяньями удивляли.

Скакали по полю кони,
как вихрь, неслись колесницы;
король отличал наградой
того, кто первым примчится!..

Уж тело мое иного
устало взыскует крова;
по знаку Божьего Сына
в дорогу оно готово.

Взгляните на эти руки,
корявые, словно сучья:
нехудо они умели
ласкать героев могучих.

Корявые, словно сучья, —
увы! им теперь негоже
по-прежнему обвиваться
вокруг молодцов пригожих.

Осталась от пива горечь,
от пира – одни объедки,
уныл мой охрипший голос,
и космы седые редки.

Пристало
им нищее покрывало —
взамен цветного убора
в иную, лучшую пору.

Я слышу, море бушует,
холодная буря дует;
ни знатного, ни бродягу
сегодня к себе не жду я.

За волнами всплески весел,
плывут они мимо, мимо…
Шумят камыши Атх-Альма
сурово и нелюдимо.

Увы мне! —
дрожу я в гавани зимней;
не плыть мне по теплым волнам,
в край юности нет пути мне.

О, время люто и злобно! —
в одеже и то ознобно;
такая стужа на сердце —
и в полдень не обогреться.

Такая на сердце холодь!
я словно гниющий желудь;
о, после утехи брачной
очнуться в часовне мрачной!

Ценою правого ока
я вечный надел купила;
ценою левого ока
я свой договор скрепила.

Бывало, я мед пивала
в пиру королей прекрасных;
пью ныне пустую пахту
среди старух безобразных.

Взгляните, на что похожа:
парша, лишаи по коже,
волосья седые – вроде
как мох на сухой колоде.

Прихлынет
прибой – и назад уйдет;
так все, что прилив приносит,
отлив с собой унесет.

Прихлынет
прибой – и отхлынет вспять;
я все повидала в мире,
мне нечего больше ждать.

Прихлынет
прибой – и вновь тишина;
я жажду тьмы и покоя,
насытилась всем сполна.

Когда бы знал сын Марии,
где ложе ему готовлю! —
немало гостей входило
под эту щедрую кровлю.

Сколь жалок
тварь бедная – человек!
он зрит лишь волну прилива,
отлива не зрит вовек.

Блаженна скала морская:
прилив ее приласкает,
отлив, обнажив, покинет —
и снова прилив прихлынет.

Лишь мне не дождаться, сирой,
большой воды – после малой,
что прежде приливом было,
отливом навеки стало.