Владимир Роберта - Маленькая капелька в океане чувств. Стихотворения

Я сижу на поляне заснеженной.
Чувств алмазами блещет мой трон.
Чист, как снег я, горяч и нежен…
Но и холоден так же, как он.

Осторожен я, насторожен…
Как мне хочется сердце-алмаз,
Заметеленное, замороженное,
Растопить в теплоте твоих глаз.

Заметеленное, замороженное,
Сердце голое на ветру…
Почему его невозможно
Отогреть в теплоте твоих рук?

Одинок на поляне заснеженной
Я сижу – ледяной фараон.
Столько в снеге горячей нежности…
Но я холоден так же, как он.

1967

Снежинки так нежны со мной и ласковы,
Но всё равно скучаю по весне.
Я жду ее разнообразья красок…
И с белым снегом жаль расстаться мне.

1967

То нахлынет волна… то уходит…
То ли радуясь, то ль скорбя.
Ты со мной – я хочу быть свободен,
А свободен – мне нужно тебя.

Будь со мной – обожгу тебя страстью
Всех снегов моей жгучей груди,
Утоплю в половодии счастья…
А потом… уходи… уходи…

А потом приходи, будь со мной,
Неотъемлемой частью моею.
Уходи. Ни с тобой, ни с собой
Я подолгу бывать не умею.

1967

Лица,
лица…
Ноги,
ноги…
Днём
я теряю себя
среди многих.
В сутолоке улиц
и между
прочим.
С собою встречаюсь я
только ночью.
Лежу
и смотрю на себя,
не мигая.
Думаю.
Спорю.
Хвалю.
И ругаю.
То в пыль превращаюсь,
то в прелесть долин.
Слуга своим чувствам…
и их властелин.

Вдруг чувствую,
мной
темнота озарилась,
и я наполняюсь
какою-то силой.
Заполнены
грудь моя,
рот мой
и уши
чем-то
невесомым,
безвоздушным.
Открыта ладонь моя —
в ладони тоже
что-то такое —
ни на что не похожее.
И я становлюсь
всё огромней,
огромней…

Что потом —
ничего не помню.

Вижу, проснувшись,
день
буднично-строгий.
Днём
я теряю себя
среди многих.

1967

Как ты живёшь на белом свете? —
Нет правды для тебя – всё ложь;
Коль дождь идёт, его ругнёшь,
А солнце светит – не заметишь.

Ты не заглядывался в дали;
Пришла мечта – прогнал мечту;
Не рад ты первому листу,
А ветки голы – не печален.

Что мозга спрятали отсеки?
Что, кроме будней суеты?
Ужель родиться можешь ты
Ещё и в следующем веке?

1967

Наглухо укутанный в чёрную шаль ночи,
я лежал с широко раскрытыми глазами.
Поднял руку…
и не увидел её —
я стал таким же, как ночь.
Растворился в ней.
Исчез.
Стал невидим даже себе самому.
И сердце моё
словно захлебнулось чёрной кровью,
чёрной, как эта ночь.
Потом захныкало…
И больно завыло,
погрузившись в холодную чёрную тоску.
В глазах у меня затошнило.
Я закрыл их.

И тотчас же увидел маленькую яркую точку.
Увеличиваясь,
она огненным шаром ударила мне в глаза.
Я вздрогнул.
Никогда ещё не видел такого настоящего солнца.
Оно уже не было шаром, как раньше,
сейчас оно было всё:
земля,
небо —
весь мир.
И сердце моё тоже стало солнцем.
Оно засмеялось,
и кровь
солнечными лучами побежала по моим венам.
И я засмеялся,
полный света и счастья.
И вдруг,
не знаю откуда,
женский голос —
мягкий и тёплый, как солнечный луч,
нежный, как капля росы,
душистый, как лепесток цветка, —
сказал:
«С добрым утром, солнышко!
Пора вставать».

Я открыл глаза.
Утро было действительно очень добрым.
Вставало солнце.
Я ещё никогда не видел такого настоящего солнца.

1967

На белом платьице чёрные горошины,
Чёрные, а всё равно хорошие.

Девочка-девочка, не нужно вздохов.
Все привыкли, что чёрное плохо,

Что белое – хорошее, белое – чистое.
Чистоту, наверное, нужно выстрадать.

Платьице белое в чёрную горошину.
На свете немало людей и хороших.

И рядом с теми, что «ну их к бесу»,
Немало таких, что в душу не лезут.

Хорошо ли белое?.. Плохо ли чёрное?..—
Эти вопросы очень спорные.

Жених в чёрном, невеста в белом…
А, может быть, вовсе не в цвете дело?

Чёрное… белое… – лишь бы чистое.
Чистоту, наверное, нужно выстрадать.

На белом платьице чёрные горошины,
Чёрные, а всё равно хорошие.

1967

Жизнь моя —
это солнце…
и небо плачущее,
это встречи с тобой…
и одиночество,
это грёзы надежд…
и грёзы утраченные,
это короткие дни…
и длинные ночи.

Жизнь моя —
это рыбка,
попавшая в сети
человеческих отношений,
законов,
условностей.
А я хочу жить,
как сильный ветер,
полный радости,
полный вольности.

Чтоб помчаться
за ярким сиянием грёз,
чтобы высушить грязь,
чтобы тучи развеять,
чтоб не плакать,
а только смеяться до слёз,
чтоб от радости
броситься
солнцу на шею.

1967

Я пальцами сердца тебя изваял,
А рук моих пальцы тебя не коснулись.
Ты чья-то чужая… И всё же – моя.
Моя, как засевшая в черепе пуля.

1967

Сижу без движения и наблюдаю,
Как яркое солнце беспомощно тонет,
Как чайки сумбурной взволнованной стаей
Над во́лнами мчатся в извечной погоне.