Светлана Севрикова - Владимирский Покров

Она к восьми спешит на фабрику игрушек…
За воротник – студеный ветер снегом дует,
Метёт в лицо, толкает в грудь, плюётся в душу.
А эта женщина – над стёклами колдует.

А эта женщина в стекло вдувает воздух,
Надев халат и под косынку спрятав косы.
(Наверно так же зажигают боги звёзды,
Зажав соломинку в зубах, как папиросу).

Горячий цех. Какая тушь? Какая пудра?
Не по годам, а по минутам – юность в топку!
Но пустоту соединяя с перламутром
душой не старится трудящаяся тётка!

Цветные шарики… ты многого не знаешь!
А если б знал – ну что бы это изменило?
Ей скоро сорок, а она не вышла замуж!
Не целовалась, не встречалась, не любила!

Не ворковала в тёмном скверике с зазнобой.
И не оплакивала девственность напрасно.
Всю жизнь – работала на праздник новогодний,
вдувая в стёклышки мечты о личном счастье.

Всю жизнь – соломинка в губах, как сигарета…
Её коллеги – умирают от чахотки.
Ах, если б знал ты, сколько платят ей за это, -
больной, замученной, не выспавшейся тётке!

Она стекляшки превращает в самовары,
Конфетки-прянички, зверушки-рыбки-пташки…
Но если купит в день зарплаты пёстрый шарик —
Сидеть полмесяца на хлебе с простоквашкой.

Цветные шарики… Как много в этом мире
Людей живущих в серых буднях как в болоте…
Храни господь твою московскую квартиру,
Храни господь твою хорошую работу…

…Горячий цех… Глубокий вдох… Вдохнув токсины
Тепло души сердечно выдохнула в трубку…
Не забывай, что мы с тобой живём в России,
Где словно шарик новогодний – счастье хрупко!

Где на беде чужой бессовестно жиреют
Друг другу сладко зубоскалящие волки…
И «С лёгким паром» раз в двадцатый смотрит фея
Нам новогодние украсившая ёлки.

Не только чёрное и белое – иных цветов полным-полно, —
Как дети малые галдели мы, снимая страшное кино.

И, в самом деле, в это верили. А кто не верил, тот молчал,
Что пятьдесят оттенков серого от черноты не отличал.

Не только чёрное и белое! Монеты – жёлты, кровь – ала, -
Терзало разум откровение за гранями добра и зла.

Пестря унылый холст столетия, играл со смыслами гламур,
Не голубой, а фиолетовый… И не коричневый, а бур…

Слепцам, тонов не различающих, очки лиловые раздать! -
Твердил охотник, знать желающий, где фазаны его сидят.

Иной подход. Другое мнение. И с этим тоже можно жить.
…Но кинолентой чёрно-белою над нами камера шуршит.

Жалко, я гуашью не умею!
А не то – запело б полотно:
Вечереет – серое чернеет.
Белое по прежнему светло.

А ещë на небе зажигают
Миллиарды маленьких свечей
Те, кто даже там не забывают
Ясность их оплакавших очей.

В ещë Луна на небо всходит,
Жгучее, как чëрный апатит,
И глядит на улицу Свободы -
Что учила девочку ходить.

Законы волчьей стаи постигая,
Сменяя синь на зелень в доньях глаз,
Мы, люди, превращаемся в легавых,
Отзывчивых на Фу! Ату! и Фас!

Волками стать – не хватит благородства
У ласковых, доверчивых щенят.
Учась за шкуру серую бороться
Они сердца и души не щадят.

Заматерев не воют и не плачут,
И даже не смеются, не поют
Сердца людские, с правдою собачьей
Пытаясь сопоставить жизни суть.

В боях свои испытывая силы,
Друг друга загрызая на войне,
Мы не зверьми становимся лесными,
А гадами, живущими на дне.

Упростила ночь многообразие
Безобразных звуков и вещей,
И единым словом будет сказано
То, что несказуемо вообще.

В лунном свете пёстрая идиллия
Выбирает чёрно-белый цвет!
Всё, что ты теперь не скажешь, милая,
Будет означать лишь "да" и "нет".

Светлое – луна-трудяга выбелит,
Тёмное – жестоко очернит.
Перед самым упрощённым выбором
Жизнь твоя мудрёная стоит.

Старые песни о главном заводит шарманщик,
Лает щенок и долдонит насмешливый гусь.
Едет по тряским дорогам эпох балаганчик —
Сброд скоморохов, театр под названием Русь.

Звякают лютни и гусли, и горсточка меди.
В каше – топор, а на ранах – горчица да соль.
Нас охраняют учённые пляскам медведи,
Нас вдохновляет на смех обречённая боль.

А благородная публика ждёт, не дождётся:
Пахарь и мельник, сапожник, гончар и кузнец.