Николай Некрасов - Склонила Муза лик печальный

Одно из лучших исповедально-лирических произведений Некрасова, поэма не просто пронизана чувством неудовлетворенности собою и своей жизнью. Она сложна и своеобразна, ее открытая гражданственность, пронизанная личной болью, превратилась в скорбную и волнующую лирическую исповедь. И неизменно покоряет читателей своей невероятной искренностью и поэтической силой. Поэма была послана М. Михайлову на каторгу с супругами Шелгуновыми, которые ехали к другу в Сибирь. В альбом Л.П. Шелгуновой поэт вписал отрывок из «Рыцаря на час», который оканчивался обращением и горьким упреком к тем, кто не готов к действию, хотя и сочувствует тем, кто в борьбе:

к этим стихам была сделана приписка, обращенная к Михайлову: «Редки те, к кому нельзя применить этих слов, чьи порывы способны переходить в дело. Честь и слава им – честь и слава тебе, брат! Некрасов. 24 мая, 6 час. утра».

В Петербурге ходили упорные слухи, что Некрасов не станет возобновлять «Современник» или поменяет направление журнала. Однако в феврале 1863 г. сдвоенный его номер вышел, и имена прежних сотрудников – М.А. Антоновича, А.Н. Пыпина, Г.З. Елисеева, Ю.Г. Жуковского – представлены были на его страницах, что сразу опровергало слухи о ренегатстве Некрасова. Потерявший важнейших сотрудников журнал сохранил все же прежнее оппозиционное направление и достаточно высокий уровень публикаций. В журнал пришли Глеб Успенский с «Нравами Растеряевой улицы», Ф.М. Решетников, замечательным нововведением стало ежемесячное сатирическое обозрение «Наша общественная жизнь», которое вел М.Е. Салтыков-Щедрин, имевший уже громкое литературное имя и вошедший в состав редакции. А еще через некоторое время появилось сатирическое прибавление «Свисток», в котором и Некрасов часто помещал свои фельетоны. Главным же свидетельством сохраненного курса было объявление о том, что с третьего номера журнал начнет публиковать новый роман Чернышевского «Что делать?».

Непонятно, каким образом удалось Некрасову получить рукопись только что написанного в крепости романа вместе с другими бумагами, взятыми жандармами еще при аресте Чернышевского; это был грандиозный ляп охранителей арестованного. А публикация романа в первых номерах возобновленного журнала свидетельствовала о немалом мужестве и бесстрашии его редактора (который не только на медведя ходил не однажды, но и позволял себе поступки гражданские, требующие не меньшей храбрости), а также о его настоящей журналистской хватке. Роман был напечатан практически без цензурных изъятий и на десятилетия стал настольной книгой для нескольких поколений молодежи. Только после выхода последней главы власти спохватились, роман был запрещен и до 1905 г. в России в легальной печати не издавался.

Конечно, возобновленный «Современник» не стал тем журналом, каким был до закрытия, из него ушло слишком много талантливых людей. При всей одаренности оставшихся, критических статей уровня добролюбовских «Что такое обломовщина?» или «Темное царство» в нем больше не появлялось. Не было среди них и работников, так самозабвенно отдающихся журналу, как это делал Чернышевский. Ушедшие коллеги любили журнал и старались своими действиями и произведениями не подвести его и редактора, чего нельзя сказать об их молодых друзьях, людях достаточно амбициозных, собственные интересы и успех ставящих прежде общих. Потому Некрасов не мог им доверять в той же мере и старался сам прочитывать все материалы, которые готовились в номер. Никогда у него не складывалось с этой молодежью и тех отношений дружбы и доверия, какие были в прежней редакции. Тем более что к нему самому члены новой редакции большой симпатии не испытывали, осуждали его за большой достаток и за «барские» привычки и вкусы. Друг друга они тоже не любили, характерами обладали отнюдь не миролюбивыми, потому Некрасову, который заботился о спокойных и доброжелательных отношениях в редакции, приходилось вмешиваться в конфликты и улаживать их. Так что атмосфера в журнале была не очень легкой.

Лето 1863 г. Некрасов провел в деревне, в купленном недавно имении Карабиха, и оно несомненно принесло некоторое отдохновение после потрясений предшествующих месяцев. Несколько недель поэт провел на охоте; сюда приезжали к нему в гости Салтыков, Островский и Григорович. И, как всегда летом, он много писал. Стихи, написанные там, свидетельствуют, как менялась и углублялась в них крестьянская тема. Стихотворение «Калистрат» представляет собой попытку создать стихи в духе народной песни, которая не совсем удалась, потому что стихи пронизаны внутренней иронией, горькой усмешкой крестьянина над своей безысходной нищетой, а это далеко от простодушной наивности народных текстов. И знаменитая «Орина, мать солдатская», героиню которой поэт знал лично и не раз слушал ее рассказ о великом горе матери, потерявшей на армейской службе сына:

Поэт заключал его печальными словами:

Там же в Карабихе была написана поэма «Мороз, Красный Нос», едва ли не вершина творчества Некрасова. Ею открывался первый номер «Современника» за 1864 г. И в том же году была начата работа над поэмой «Кому на Руси жить хорошо».

В ближайшие годы жизнь Некрасова делилась между Петербургом и Карабихой. Зимние месяцы целиком отдавались журналу, летние – деревне. Только здесь он имел необходимое спокойствие и отрешенность от дел, ведь в столице с каждым годом становилось напряженнее. После подавления польского восстания 1863 г. свирепствовала цензура, отбиваться от нее становилось все труднее. Оппозиционное направление журнала многим людям, прежде его приветствовавшим, стало казаться опасным, Некрасову часто приходилось слушать упреки в неосторожности, однажды его даже обвинили в мальчишестве. Но он оставался верным себе и своим читателям, ожидавшим от него именно такого поведения.

В 1864 г. были созданы стихи, в которых звучала живая память о покинувших его друзьях и коллегах прежних лет. В стихотворении «Благодарение господу богу.» описана «проторенная цепями» дорога, по которой увезли в Сибирь вчерашних соратников по журналу и на которой возникают перед путником тени многих погибших на ней людей. «Едем мы, братец, в крови по колени!» – говорит путник своему кучеру. Читатели не зря видели в этих стихах намек на массовые репрессии после подавления польского восстания. Другое стихотворение, напечатанное в «Современнике» в конце года без имени и заглавия, было приурочено к памятному многим трехлетию со времени смерти Добролюбова (позже оно всегда печаталось под заголовком «Памяти Добролюбова») и звучало настоящим ему реквиемом: