Наталья Тимофеева - Знамения тишины. Стихи, романсы, пародии

От хвори такой не придумал лекарства никто,
Разит наповал без ножа, болью сердце калеча…
Но, если её совместить со Христовым крестом,
То будет взаимность и вечность обнимет за плечи.

Проснулась бабочка, уснувшая в полене,
Большая, белая, порхает и стучит
О балки потолка. Огонь в печной геенне
Полено громко ест и, походя, трещит.

Что бабочке лихой, оттаявшей, за дело
До ночи, до зимы, до спящих в темноте..
Когда б она могла, по-птичьи бы запела,
Но нет, не запоёт, и некуда лететь.

Пространство велико, но замкнуто строенье
Балясинами стен и массой потолка.
И все мы вместе здесь по недоразуменью,
И ночи колыбель качается, крепка…

Серый день, унылый и сонливый, —
Скуп на ласку снежную январь.
Лишь дождя недужного приливы,
Да из труб сквозит печная гарь.

Дышит лень зимы из каждой поры,
Ничегонеделанье томит.
С небом обнялись за домом горы,
И село в туманной дымке спит.

Кажется, что время тянет ноту,
Медленно кружа веретено
И мотая сонную дремоту,
Застя пустотой моё окно.

Закат стекал по небу, словно кровь
Неведомого раненого зверя.
Край горизонта, пасмурно-лилов,
Чернел с востока от кровопотери.

Из гущи мрака выплыла луна,
Разъяв по сторонам недвижным оком
Границы тьмы, величия полна,
Кропя долину вязким лунным соком,

Струящимся, как белое стекло,
На пурпур остывающий заката
И в вечности застрявшее село,
Наполненное смыслами когда-то.

Но вышел срок земной и тьмы ночной,
И человечьей вольницы бездумной,
И целый мир скорлупкою пустой
Пустился вплавь по мертвенности лунной.

Наотмашь бьёт гроза долину мрака,
Мгновенье – и расколется земля.
Завыла вдруг соседская собака,
И страха тень скользнула, как змея.

Вот-вот ужалит в сердце всей вселенной
Неведомое. Святочная ночь
Стоит над миром в митре драгоценной
И звёзды собирается толочь

В горниле мглы на мелкие осколки.
От волхованья молний нет тепла.
Они втыкают синие иголки
В воздушный пласт из чёрного стекла.

Уснуть бы мне, забывшись от потока
Нечаянных, надуманных проблем…
Но где-то над селением, жестоко
Звучит небесный голос, слышный всем.

Он канонадой разрывает шири,
И грозен, словно сказочный дракон,
И ноты грома падают, как гири,
И разгоняют мой непрочный сон.

Как Третьего Рима завидна счастливая блажь:
Дворцы, самолёты, молчащие в стойле рабы,
И сам анпиратор-скрепыш удивительный наш
Скопил вместе с присными на… золотые гробы.
Четвёртому Риму ни эдак, ни так не бывать,
Об этом твердят даже геи на каждом углу,
Об этом на родине знает последняя б*ядь
И цезарю из-под забрала возносит хвалу.
Гримасам судьбы в Третьем Риме сродни паралич,
Давно перекошено всё – и кварталы, и рты.
И вновь новогодний услышат все римляне спич,
И будут горды, хоть тарелки их будут пусты.

Упоённо и благоговейно
Снег с утра штрихует голый сад.
В каменной трубе, шепча келейно,
Дух огня и ветер ввысь струят

Ароматы горечи каминной.
В сонном царстве святочного дня
Путается свет в тиши гардинной,
На камнях бликуя, вкруг меня.

Волнами плывут воспоминанья,
Размывая грани бытия
Между сном и явью, и сознанье
Ненароком упреждаю я,

Чай с жасмином пригубив горячий…
И благословенный мой закут
Укрывает снег, как пух гагачий,
Воспевая нежность и уют.

Не я предала тебя, Родина,
Ты меня предала.
Сколько мной горя пройдено,
Тобой – посеяно зла!

Ты всем обещала, – наверное
Стать опорой навек,
Была же советчицей скверною,
В гениях видя калек.

Ты ими мостила прихожие
Татей, ворья, чинуш,
Опричных с погаными рожами,
С полным отсутствием душ.

Так в чём твоя щедрость, Родина,
С кем ты была щедра,
Убийственная тягомотина,
Бездоннейшая дыра?

Ты беспрестанно бахвалишься,
Что с несогласных с тобой,
Как струп омертвевший, не свалишься,
Но отведёшь на убой.

Господин Великий Новгород,
Где твой голос вечевой?
Ты дождался жизни впроголодь
Вместе с проклятой страной.
Даже эха не услышится
От набата твоего, —
Ветром вервие колышется,
Медь зарыта глубоко.
Нет ни времени, ни памяти,
Всё смешалось в смертный ком.
Здесь детей не учат грамоте,
Вся страна идёт на слом.
Хаос вновь грозит пролитием
Крови, лимфы и вина
Под скандалы с мордобитием
Молодцов, достигших дна.
Эх, Америка с Европою,
Не понять и не догнать
Вам нас. Мы судьбой особою
Будем в вечности сиять:
Ни законов нам не надобно,
Ни лесов, полей и рек…
Лишь подай нам узурпатора
С волчьим взором из-под век.

В царстве грёз и круглых ягодиц,
Где шампань-коблер вливают в глотки
Сонмища отпетые девиц
И мужчины, смелые от водки,

Где кривлянье, танцы, похвальба,
Деньги, секс и громкие скандалы,
Там идёт столичная гульба,
И полны картёжников подвалы.

Наркотой бомонд не удивишь.
Что ещё предложат здесь от скуки,
Если каждый папенькин малыш
Не такие почитает трюки,

Отучившись в Лондоне? Пешком
Он с рожденья своего не ходит.
Золотым он хвалится горшком
И одеждой по последней моде,

Ведь науки бездарю не впрок,
На бугатти он гоняет в полночь
По московским улицам,
Но срок даже за убийство эта сволочь

Не получит. Прожигая жизнь,
Затвердил богатенький бедняжка,
Что народ в России – это слизь,
Человек здесь – лишь его папашка.

На крови построить можно храм,
На обломках совести – помойку.
Было на Руси немало драм,
Но такой открытой наглой дойки

Мир ещё не видел никогда.
В гробище страны вбивая гвозди,
Говорить, мол, это не беда,
Никакие не решались гости

Из варягов пришлых. Но теперь
Вольница шакалья не стыдится,
И не знал ещё таких потерь
Люд, в бедой очерченных, границах.