Наталья Тимофеева - Знамения тишины. Стихи, романсы, пародии

То ли он привычен стал страдать,
То ли он давно ума лишился,
То ли повернуло время вспять,
То ль герой такой не народился,

Чтоб поднять на вилы эту гниль,
Что глумится на просторах синих,
И подонков властных сдать в утиль,
Чтоб спасти от гибели Россию…

Просыпайся, бедоносец, ты
Вдоволь нагляделся в телевизор!
Ядерные ждут тебя «хвосты»,
Да из ада постучали снизу.

Дети беспардонного ворья
На твоих костях справляют тризну
И, твоим беспамятством соря,
Прожирают бывшую отчизну.

Смотрит скорбно и незряче
Из пучины мировой
Ночь, и звёзды, будто плача,
Ворожат моей судьбой.

Сколько было недомолвок
В предсказаниях благих…
Падал на землю осколок
Щедрой скаредности их.

И сама я словно слепну,
Осязая Млечный путь,
Вспоминая жизнь, нелепо
В ней мечтая отдохнуть.

Наконец, сбылись знаменья,
Сердцу больно и легко.
Разомкнув с прошедшим звенья,
Мёд мешаю в молоко.

Прими прививку, словно зверя метку,
Оставив все сомненья на потом.
Уже готовит и шлею, и клетку
Антихрист с указующим перстом.

Никто тебя пока не понуждает,
Ты, добровольный раб, и слеп, и глуп.
Ты, кажется, земного хочешь рая,
Боясь за свой непревзойдённый пуп?

Ты выбрал хлеб, а крест с себя отринул,
И вместе с волей выплеснул Христа.
Не умер ты, а просто кони двинул,
Не хлеба съел, а получил хлыста.

Всем миром стадо пропоёт кончину
Не только века, но своих детей,
Дополнив смертью вечных душ картину
Клеймения без казней и плетей.

Сакральность придавая людоедству,
Банкует вождь из бункера – в экран.
Находчив чрезвычайно с малолетства.
Он до сих пор – с рогаткою пацан.

Мультяшные показывал ракеты
Недаром он и пафосно грозил
Их жалами вспахать к чертям планету,
И миллиарды выкопать могил.

Фигурой не велик, да грозен ликом,
Вождь покорил словесно белый свет.
Все страны заболели нервным тиком, —
Таких вождей у них в помине нет.

А наш, хоть мал, как идеал злодейства, —
На пальцах все расклады разъяснил.
Приёмы лжи, а также, лицедейства
Он применил для европейских рыл.

Свои поймут и так, что на галерах
Сегодня машет вёслами не Ной.
А вождь уже который год на нервах,
Что нет ни для кого судьбы иной,

Как уничтожить все поползновенья
Головок сыра, фруктов и сластей,
Чтобы посмертно заслужить прощенье
Великой славной родины своей.

Идущие на смерть, приветствуют тебя,
Кремлёвский Цезарь, и без укоризны
Мы жертвуем собой, сжигая и себя,
И всю страну во имя лучшей жизни!

Мы брали жизнь в кредит, с процентом не чинясь,
Мы ели, что дают и, как придётся,
Мы лили на врагов твоих, о, Цезарь, грязь
И славили тебя, как славят солнце.

Нам нынче встать с колен – два пальца об асфальт,
Тем добровольней, в нечистотах лёжа,
Мы не считаем жизнь одной из тех затрат,
Что растревожить нам сознанье сможет.

Никто нам не указ, мы знаем, что к чему.
И Роспотребпозор согласен с нами…
О, Цезарь, мы твою приветствуем тюрьму,
Мы ждём, когда палач придёт за нами!

Снежной мглой укрылись дали,
Перевалы замело,
Виды сельские пропали,
Воздух ломкий, как стекло.

Над рекой висит завеса,
Голос вод бессильно-глух,
И, тушуя кромку леса,
Снег летит, как лёгкий пух.

Скачут, ворох белый руша,
Белки резво по ветвям,
Цыганята волокушу
Тянут в горку… По краям

Колеи дорожной густо
Ветер хвои набросал,
И фазаньи тонут плюсны,
Попадая в снежный вал.

Пахнет свежестью и хлебом,
Словно в вате, гаснет звук.
Под седым и скудным небом
Взор тоскливо-близорук…

Я бреду, в бреду досужем
Постигая этот хлад,
Что сжимает туже, туже
Сердце, мысли, землю, сад…

Меж тучек леденцово
Проглянул сердолик,
Сиянием окован,
Горяч и солнцелик.

Снег утекает с крыши,
Бежит с неё ручьём,
Январь, по зову свыше,
Расщедрился дождём.

Доклёвывают птицы
На лозах виноград,
На травяные ситцы
Роняя зёрен град.

Вчера ещё заснежен
Был тусклый окоём,
А нынче воздух нежен,
И всё живое в нём.

Сумрак. Вечер. Акапельно
С крыши звякает капель.
Дятел прыгает бездельно,
Крошит снег на аппарель.

Поклевал немного грозди,
Сверху кошек подразнил,
Азбуку озвучил Морзе,
Тишину преобразив

Птичьим рэпом, и умчался…
Кособокая луна,
Покачнувшись, в звёздном вальсе,
Томной бледности полна,

Показалась над горою,
И включились фонари.
Ночь, подвластная разбою,
Лисьей призрачной тропою
Будет красться до зари.

Аэропорт, собаки, маски,
Бронежилеты и дубинки…
Жизнь в этой повести, как в сказке, —
Без смены темы и картинки.

Толпа, по-детски сиротливо,
Аборигенов на морозце
Как бы в отчаянье, пугливо
Друг к другу вдоль дороги жмётся.

Опустошённость, безнадёга
И обезглавленность в народе,
Ведь храбрецов совсем немного
Во всей совдеповской породе.

Спектакль опять удался власти,
Хоть сценарист и маразматик.
Исчез, едва промолвив «здрасте»,
Герой – отчаянный романтик.

Весь мир людской, с галёрки глядя,
Исподтишка плюёт на плеши
В партере, и, покоя ради,
Лишь этим будет вновь утешен.

Аплодисментов здесь не будет,
А будут слёзы и стенанья.
Героя родина забудет,
Отдав мерзавцам на закланье.

Чего бояться тем, кто за стеной
Сидит и смотрит с прищуром в бойницы?
Сон обуял народишко чумной,
Попрятавший свои со страху лица.

Не вертикаль у власти, – просто шест,
Вокруг шеста – бордель. Министры, девки,
Военачальники за близость мест
К шесту грызутся, кто-то на подпевки

Согласен, лишь бы получить презент —
Медальку или грамотку за бля*ство
И, чтоб вручил медальку президент,
Наследник краснозвёздного хозяйства,