Валерий Бронников - Светлая Русь

А затем геноцид, травля слабых,
И в ГУЛАГ красно-белых, цветных,
До окраин Российских до самых —
Так уж принято в царстве у них.

Не прощают обид те и эти
И берут, если можно, реванш.
За разруху никто не ответит —
Наш Российский развал, чисто наш!

Эх, Россия! Куда смотрят Боги?
Натерпелась от жуликов всласть.
И из танков в упор демагоги
Расстреляли Советскую власть!

Эх, Россия! Куда смотрят Боги?
Натерпелась от жуликов всласть.
И из танков в упор демагоги
Расстреляли Советскую власть!

Красавцы, гордость, крик души
Во много-много этажей.
При входе шумно, верх в тиши
И непривычно для ушей.

Внутри работа, суета,
Привычный оживленный ритм.
Для тысяч граждан США,
Для клерков, будничный режим.

Обычный день, у всех дела.
Стоят две башни-близнецы
Незыблемо, как столп, скала;
Стоят, как добры молодцы.

Одиннадцатое, сентябрь,
Обычный день. Вверху плывет
И вдруг врезается сквозь марь,
В стену гражданский самолет.

Взрыв, крики, пламя, дым и смрад;
Кто жив, кто мертв, переполох.
Там, в вышине, творится ад;
Мир вдруг ослеп весь и оглох.

Беда приходит не одна
И рядом завершил полет,
Лишь чернота в проем видна,
В соседней башне самолет.

Озноб по коже, кто был там,
Кто видел ужас с улицы.
Мгновенье века, шум и гам,
Горели башни-близнецы.

Застыло время, вой сирен;
Крик с высоты о помощи.
Террор, беда, век перемен.
Держава. Время немощи.

Осели дружно близнецы.
Возник и сгинул разом стон.
Живые люди, мертвецы,
Пыль, смрад, жара, бетон.

Покой не предвещал беды —
В руинах тысячи смертей.
И много утечет воды,
Чтоб пережить кошмар тех дней.

Секунду, минуту, и целые сутки
Свербит, колет, щиплет, как в ссадине соль;
Ни дня нет покою, поверь, ни минутки;
Засела и правит коварная боль.

Играет на нервах, проникла мне в душу;
Не спрятать, как страус, от боли свой нос.
Я сам не сдаюсь и не плачу, не трушу,
Хоть боль распрямилась во весь длинный рост.

Засела в мозгу, в позвонках и печёнке;
Владеет всем телом поникшей души;
В тисках зажимает, исчезли силёнки —
Коварство больное в таёжной глуши.

Глаза из орбит вылезают от боли;
Терпеть мочи нет, но ведь надо терпеть;
Терпеть, выбираться из этой неволи,
Не то, можно запросто так умереть.

Сознанье не тухнет, всё вижу и слышу,
Хожу по хозяйству; она, как мозоль —
Сидит, заняла по-хозяйски всю нишу;
Терплю эту адскую страшную боль.

Погнали, однако, всё грязное братство
С насиженных, сытых и денежных мест.
Реформы настигли и сонное царство,
Хоть легче не стало, в душе всё ж оркестр!

Заменили одних на других,
И не главных, а второстепенных.
Все остатки решений благих
Фальши смоет потоком мгновенно.
Так с чего же оркестру звучать?
Чем реформа, по сути полезна?
Не пора ли уже прозревать
Или дальше слепцами да в бездну?

Мне расскажи, где ночуют планеты,
Прячутся звёзды в безлунной ночи.
Веришь иль нет ты в плохие приметы?
Ну же, ответь и не стой, не молчи.

В небе звезда промелькнула, упала;
Быстро пропал ярко вспыхнувший след.
Знаю, что есть, но ничтожно их мало
В жизни хороших счастливых примет.

Ты в этом мире не можешь быть лишним,
В небе найти можно этот ответ.
Каждому век свой отмерен Всевышним,
Как для людей, так для звёзд и планет.

Собрать походный не проблема кейс,
До встречи, Ната, Света, Алла, Мила.
С друзьями полетим на Эдельвейс,
Проснётся лишь с похмелья наш водила.

Не так-то просто утром с «бодуна»
Ввинтиться вихрем в ледяную бездну.
Дорога, други, в космосе одна;
Готовым нам лишь надо быть к отъезду.

И где-то там, на Млечном, друг, пути
Заглянет коп в космическую рубку,
Попросит очень вежливо пройти
И дунуть сильно, как обычно, в трубку.

Июль. Полыхают в России пожары,
В огне исчезают друг за другом дома.
Тепла ожидали весною недаром,
Тепло тут, как тут, отступила зима.

А сушь и пожары привычно не ждали,
Огонь полыхнул и застал всех врасплох.
В дыму ныне Кремль и Арбат, и Цхинвали,
Растяпы вокруг – не природный подвох.

Нет средств на дозор и лесную охрану,
Чтоб вмиг обнаружить очаг, потушить;
Работать и жить по природному плану,
Лить воду в огонь, обещанья не лить.

Россия горит, а итог – миллиарды
Съест быстро, прилежно, строптивый огонь.
И нет для него от служивых преграды,
Он резв и строптив, как сноровистый конь.

Горели другие – зачем нам учиться?
Чужая беда для страны не пример.
И ныне с огнём предстоит насмерть биться,
В итоге – из пепла вокруг интерьер!

Я сотворил чудесный мир;
Во сне сей мир, не наяву.
Там было всё: любовь и пир,
И мерин, щиплющий траву.

Царевна, царство, яство, рай,
И верх блаженства моего.
Бай, баю-баюшки, бай-бай,
Спать можно долго, глубоко.

Во сне нет распрей, горя, зла,
Нет слёз, политиков, жулья.
Тропа по саду пролегла,
Где вольный ветер, сон и я.

Нельзя всю жизнь вот так проспать
Среди блаженства и тепла.
Кому же рай сей создавать,
Коль все уснём, и ты, и я?

Кто будет в доме печь топить,
Горилку в стопки наливать?
Нельзя вдали от дела жить,
От всех отдельно сладко спать!

Настала ночь. Раздулся ветер.
На море разыгрался шторм.
Заря ушла, луна не светит,
Не знает непогода норм.

Дорога в лес тайком нырнула,
В зловеще темный хвойный лес.
Ни зги не видно, жуть обула,
А говорят, что нет чудес!