Ирина Савицкая - Про любовь. Стихи и песенки

…мама вставала рано
свет за окошком странный
золу выгребала
каждое утро из поддувала
потом будила меня одевала
доставая из-под одеяла
умывала над цинковой ванной
включала радио с бодрой программой
звонким голосом: встаньте прямо
а в тарелке с каемочкой с кашей манной
тает масло а чай с душицею пряной
а потом вела в детский сад
и убегала улетала чтобы скорее прийти назад
взять на ручки надеть ботинки с рантами
смазать мои коленки зеленкой подуть на рану
воды напиться на улице из-под крана
нарисовать мне розу принцессу с бантами
включить пластинку на 78 про козу-дерезу про кощея
обещать что утро вечера обязательно мудренее…
умудренная эти странички листаю
провожаю взглядом синичек стаю
на окошке рисунок странный
мир огромный и многогранный
только ноет в зеленке рана
мама вставала рано

Мама, мама, не болей,
Ветер ставни прикрывает,
Чтобы шорох тополей
Не будил тебя, родная.
Между небом и землей
Заблудились наши души,
Сердце ноет, руки – лед
От бессилья, как удушья.
Между вечностью и мной
Ты лежишь едва живая,
Теплым пледом, тишиной
Я тебя отогреваю.
Мы с тобой еще зимой
Поменялись вдруг ролями:
Ты теперь ребенок мой.
Над горами и полями,
Льется к Богу синева —
Все молитвы полукружьем.
Если мать твоя жива,
Значит, ты кому-то нужен.

Мы летим высоко, высоко, высоко,
только я – в самолете,
а ты – за дождём,
еще выше —
в чертогах у Бога.
Говорим о любви,
о последнем осеннем тепле,
не спеша, обо всём
без печали, тоски и тревоги.
Помнишь, дикие тени
и шелест горящих свечей,
ты сидела и гладила мой отрастающий ёжик
все долгие ночи,
и растерянно так повторяла:
а мне-то зачем,
если ты, моя девочка,
жить в этом мире не хочешь?
Я молчу, я не буду о том,
как безумное эхо гудит от продрогшей капели,
на пустынной земле
сиротливо вздыхает наш дом,
где так много друг другу
сказать мы с тобой не успели…

Какое жестокое время:
прощания,
долгие проводы
(откликнитесь,
Лондон на проводе…),
и понимание,
что это —
навсегда.
Близкие люди нас покидают —
Снег на ладонях не тает, не тает.
И вот уже не докричаться,
не достучаться
и невозможно спросить
(кого ты хотел простить):
– Ты же любил её,
Да?

Я лечу над облаками
к маме, к маме,
к маме, к маме.
Прячу крылышки под зонт —
это сон.
До-ре, до-ре,
до-ре, до-ре,
до-ре-ми.
Как по клавишам, по нервам —
не реви.
День растрепанный, последний
у зимы.
Кто-то счастлив и хохочет,
ну, а мы?
Мы стоим пред образами —
темен, темен
темен лик.
Кто рисует, кто-то режет,
кто снимает
этот клип.

Мама, я буду глазами твоими,
мы поездим с тобою,
и веси России
замелькают, как кадры Феллини.
Черно-белою лентой дороги
обмотаю налитые памятью ноги.
По пыли и пеплу, и росам, тревогой
задрожит колокольчик у хаты,
покосившейся, с серой заплатой.
Ты, озябшею птахой, когда-то
собирала нехитрые крохи. Ненастье —
тихо выла метель по Настасье.
Белых крыльев ее вековая усталость
согревала, хранила, касалась —
это все, что в наследство досталось.
На погосте могилка заждалась.
Ни крестов, ни оград, ни молитв панихиды,
только крылья,
трава проросла сквозь забыто.

Кисло-сладкая ежевика,
на тарелке от солнца блики,
гуси-лебеди, мама, Вика —
темноглазы и светлолики.
Кисло-сладкая ежевика,
на рассвете так сладко спится,
ветер шепчется с базиликом,
расплетает мои косицы.
Кисло-сладкая ежевика —
ах, проснуться бы как бывало —
гуси-лебеди, мама, Вика,
маки, маки – букетик алый.

Мама родила меня в пятницу —
говорили, хорошая примета —
будет богатой.
Она поцеловала меня в нос
и в два туманных агата —
пусть будет счастливой,
но я не об этом.
Она так любила меня, свою дочь,
и, видимо, его отраженье,
баловала, оберегала и день и ночь,
и, качая меня на коленях,
совсем о себе забывала,
вслух никогда его имени не называла.
Но когда он умер, вздохнула устало
и – мамы не стало.
И вот теперь я, ее взрослая дочь,
в ожидании встречи,
Возможно, нескорой,
тоскую, думаю, могла ли помочь,
вздрагивая от ночного звонка
или воя сирены Скорой.

Приснилась мама, юная, смешная —
гляделась в зеркало, кудряшки собирая
в задорный хвост на маковке. Я с ней
стояла рядом, тихо улыбаясь,
похожести двух девочек. Ясней
движенье рук и лиц девичьих линий
отображенье проявлялось. Зимний
безлунный сад горячечного края
в старинной раме – так, в чертогах рая
должно быть счастье, мамочка моя.
И было и не к месту, и неловко
тревожить эту девочку-подростка,
рассказами, как я тоску-тоскую,
что с каждым днём пронзительней скучаю.
Боясь проснуться, предлагаю чаю.
Погорячей – ах, пальчики – рискую.
На блюдечке простых конфеток горстка.
Малины положить бы в чашку надо
И в вазочку кусочки рафинада —
Вприкуску, как ты любишь.

Прикосновенье душ —
Свеченье чистоты —
Заполни иль разрушь
Виденье пустоты.
Нелепо и смешно
Переплетенье фраз,
Я верую в одно
Проникновенье глаз.

Опять откладывают,
Рейс откладывают.
Вторые сутки —
Аэрокапкан.
Табло поглядывает,
Подглядывает —
Ах, электрический истукан!
А я опаздываю,
Опаздываю!
Намного,
Может быть,
Навсегда.
Старуха жалобно вздыхает в кресле:
«Вот, дыню внуку
не довезла».
Аэропастбище.
Реактивный
Стоит на привязи
«Пеликан»,
И серой пылью
Огорчение
Легло на старенький чемодан.
Лишь двое к этому
Ожиданию
Так безучастны —
вечность ждать! —
как вдохновенно
они целуются!
Прогноз нелётный,
А им – плевать.
Не верю —
Верую.
Сквозь туманы —
Многотурбинное чудо сна —
Как позывные,
Несёт тюльпаны
Моя зареванная весна.