Андрей Саенко - Не вырубить! Стихи, объединённые одной обложкой

Я буквы в слоги соберу,
Я слоги выстрою словами,
Не чтобы заблистать меж вами
Или прославиться в миру.

Из этих слов я возведу
Стиха классического строфы,
В самоповторах катастрофы
Рифмуя радость и беду.

Вот так в алхимии стихов
Переставляю как пятнашки
Я букв потёртые костяшки
Из самой глубины веков.

Бесплоден поиск новизны,
Но превращение поэта
Овладевает мной при этом
Сильнее комплекса вины.

«Уже не важно, штиль или штормит —
в Крыму теперь всегда открыты двери,
достроен мост! – вовсю горланят СМИ, —
Владимир Путин сам его проверил!»

А я спешу о том поведать вам,
что тоже важно, в некотором плане:
вчера подняли купола на храм
святой Анастасии в Тёплом Стане.

Вот сваями уходит мост на дно.
Вот купола взмывают в неба сини.
И нам не очевидна связь меж ними,
поскольку это, в сущности, одно.

Не стоит ожидать, что лёгким будет год,
Вошедший понедельником в веселье:
В нём день начала офисных работ
В кровавое случился воскресенье,
А как хотелось всё наоборот!

Сочи – Адлер… одно из двух.
Море в небе. Небо до плеч.
Шум прибоя укутал слух
В этом месте недолгих встреч.

В слове Сочи советский дух.
В слове Адлер немецкий вкус.
Шум прибоя укутал слух
В этом месте непрочных уз.

Осень здесь уходит зимой,
И весна приходит зимой.
В рюкзаке – самолёт домой.
Я твоя. Ты моя. Я твой.

Сон мой в пальцах песком, что сух,
Не течёт ли, тело обрёл?
Сочи – Адлер. Одно из двух.
Нечет, чёт ли? Решка ль, орёл?

О-
чи
Ка-
мер.
Со-
чи.
Ад-
лер.

А я люблю аэропорты!
Люблю встречать и провожать,
И обниматься по прилёту,
И, провожая, руку жать,

И видеть, как другие рядом,
Касаний значимости вняв,
Впиваются голодным взглядом,
Как я в тебя, как ты в меня,

Как, скрытым чувствам потакая,
Спешит к груди прижать рука,
И в ней энергия такая,
Что с лишком хватит на века

На все на свете самолёты,
На ждать, встречать и провожать,
Чтоб, расставаясь, руку жать
И обниматься по прилёту.

Каждым утром одеваясь на работу
В брюки, галстук и ботинки с пиджаком,
Я родство приобретаю с Дон Кихотом,
С этим бедным сумасшедшим стариком.

Но отнюдь не потому, что мчусь куда-то
И со злом вселенским на расправу скор,
Просто древние чудовищные латы
Не особо изменились с давних пор.

Не спасёт, а загубит моё здоровье
Эта глупая одежда, господа!
И сквозит через костюм средневековье,
И растёт на подбородке борода.

Мне раньше казалось, что это такое проклятие:
Способность страны сохраняться
в реформе любой,
Топить в безразличье
попытки людей поменять её,
В итоге всегда оставаясь всё той же собой.

Сдавая колоду, метало, смеясь, мироздание
Шестёрки и джокеры – громких имён ассорти,
От высших слоёв,
на Сенатской призвавших к восстанию,
До тёмного низа, сметавшего всё на пути.

Но как далеко не сумели б зайти реформаторы,
Насколько б надёжным и верным
ни виделся крен,
Смягчали удары гигантские амортизаторы,
И лесом густым колосился забористый хрен.

Меня тяготило, что топчемся вечно на месте, но
Мы словно будильник,
всегда заведённый на семь,
А сила страны —
в неспособности быть неестественной,
Хоть эта естественность, может, мила и не всем.

И поцелуй невинный в щёку
Поставил точку в рандеву.

В ушах пульсировал хитом
Бессмертный коллектив британцев,
В который раз запев о том,
Как сладко тишине отдаться,
И наслаждаться тишиной,
Не причиняя боль словами,
И я не знал, что смерть войной
Пришла за нами и за вами.