Дмитрий Соловьев - Стихотворения. Книга третья

Зовущие волны пусть плещут о берег,
И с грохотом, шумом, пусть плещут о берег,
Свободой твоей покорён навсегда,
Пусть с грохотом, шумом всё плещет волна.
И тайной природы твоей пробуждаясь,
Восходит она: и о берег касаясь,
Идёт и она молчалива опять:
И волны бушуют все с грохотом вспять.
Я вижу сомнение, вижу разлуку,
К тебе я простёр и спасительно руку,
Но с грохотом волны швыряет о камень,
И берег нам милый, всё также печален.

То весенним тёплым лучиком,
На проталинке, меж соснами,
И зажглась рубином красным тем,
Древня ягодка, моя клюковка.
Шумят ветры неспокойные,
Унесут меня в край чуждый мне:
Вы не гнитесь мои деревца,
По ветру вы не склоняйтися.

Напои меня отравою,
Напои меня живицию,
Расступитесь, травы пьяные,
Я иду к тебе с поклонами.
На чужом пиру хмелеть мне досыта,
Как тебя увидел издали,
Загорелась моя кровушка,
Здравствуй ты, моя родимая!
По тебе ли горевал ли я,
По тебе ли тосковал ли я,
Расступитесь, травы пьяные,
Я иду к своей любимою.

И Моцарт на скрипочке играл,
Собою он пленял весь зал.

Где Бах играет на органе,
Вивальди скрипку ту берёт,
И где Мадонна, Donna Anna,
И музыка меня зовёт.

Непостоянна, непредвечна,
Собою музыка живёт,
И ты младенцем бесконечна,
Я слышу музыки полёт.

Хорал и фуги, и токкаты,
Музыкой добираюсь вплавь,
Твои мне церкви святы, святы,
Меня ты музыка оставь.

Не мучай ты меня сомненьем,
И та, с младенцем на устах,
Я пережил твои творенья,
Перед улыбкою я прах.

И снова я к тебе взываю,
И снова видется мне даль:
В тебе увидел, Donna Litta,
Непреходящую печаль.

Ты звала: я разлукой томился,
Добивая её вновь и вновь,
Я к полёту ракеты стремился,
Но ответ мне твой был так суров.

Непригрезилось это ране,
Непригрезилось наяву,
Твой ответ, Donna Anna,
Я быть может, потом подберу.

Я – суровый, а ты – как крепость,
И хватает избытка сил,
Только знаешь, когда тебя встретил,
О прекрасном тебя я просил.

И суровой я жизни согласен,
Всё прощаю: всё и вся,
Только знаешь, ответ твой прекрасен,
Только знаешь, он ранит меня.

И за эти крутые горки,
Добирался я по небу вплавь:
Знаю я, суров приговором,
Знаешь ты: но ты это оставь.

Твоим немолчным приговором,
Как сердце бешено стучит,
Как мне понять тебя укором,
Всё мне о прошлом говорит.

Те дни, когда я так молился,
И забывал я всё и вся,
К чему же я тогда стремился,
К чему манила ты меня?

Я уходил. Ночные тени,
За мной виднелися толпой.
Пролёт широкий тех ступеней,
Услышь меня! Я твой! Я твой!

Я грежу сказкой наяву…
Пригрезилась. Ты – Donna Vita,
В руках непрочного софита,
Тебя, быть может, сберегу.

Я не позволю стать мечте,
Наперекор твоим мученьям,
Какое может быть сомненье,
Когда ты счастлива во мне.

Я не прельщусь твоей красой,
Ответь мне кротко, Donna Vita,
В руках непрочного софита,
Я грежу сказкой наяву.

Я пою той далёкой звезде,
Что висит одиноко над нами,
Напиши же ты мне, напиши,
Как ты грезишь моими стихами.

И как сердце тоскует вновь, вновь,
И что делать с твоими мечтами,
Знала цену ты сказке – любовь,
Что порой не опишешь словами.

В тишине, в тихой топе болот,
Где стоит мой ковчег знаменитый,
Уведу тебя в царство тревог,
Твой любимый, тобой незабытый.

Я забуду и подлость, и боль,
Не тебя опишу я словами,
Как тоскую я вновь и вновь,
Я тебе посвящаю стихами.

Я в сомнении, я в предвечности,
Я в своей и неполной предтечности,
Пьян тобою, тебя ли касаюсь я,
И небесным я сном забываюся.

Не отдам тебя никому,
Только ветер поёт на юру.
И под эти ли пляски звериные,
Унесу я тебя, обратимую.

И все предатели воскреснут,
Так нас предавшие всегда:
Небесный свод собою треснет,
И мы услышим голоса.

И робким голосом надвьюжным,
Споёт нам счастье напрямик,
И мощным басом ли натужным,
Покажет зверь звериный рык.

Флоренция, тоска, Тоскана,
И городов собой не счесть,
Тебя зову молитвой прямо,
И сила для Вселенной есть.

Разбудить тебя снова и снова,
Я к тебе ли в сомненье привык,
Царской кажется нам эта дорога,
И пробудит в сомненье язык.

Миром памятным, миром нетленным,
Пред тобой одиноко стою,
Ты послушаешь все мои бредни,
О тебе одиноко спою.

Я ли памятен, забияка,
Средь чужого ветла и сна,
Только знаешь: эта дорога,
Царскосельской дорога была.

И от этого топота, пыли,
Не забуду тебя никогда,
Знаешь, чувства мои не остыли,
Для меня ты как раньше была.

А помнишь, я тебя впервые видел,
И нежных роз ты лепестка касаясь,
О чём ты говорила несерьёзно,
То слово было, слово невзначай.
Я подхватил края твоей одежды,
Не верил я, что даришь ты надежды,
Не видел я, что таешь ты как прежде,
Как прежде и в сомнение начал.
И лепестками розы забываясь,
Ты говорила о любви серьёзно,
Тебя бы подхватил и я так просто,
Как прежде и в сомнение начал.
Но ты не забываешься серьёзно,
И о любви ты говоришь так просто,
О нашей же любви ты говоришь так просто,
И я твоим ли локоном играл…

Где тишина, где время бренно,
Скользит по памяти гранит,
Тебя приветствую, Равенна,
Твой ясный взор меня манит.

Звук из костёла – тягостный, глухой,
Напоминает нам, что время бренно,
Зовёт, зовёт нас на покой,
Тобой пленяюсь я, Равенна.

И чистых улиц парковы сады,
И древних памяти гробницы,
Какие здесь шептали небылицы,
Какими же шагами мерим мы.

И древних памятников длинный ряд,
Всё шепчет нам, что время бренно,
Тобой покоюсь я, Равенна,
Иду, не оглянусь назад.