Жорж Дмитриев - НЮ – комментарий к фотографии. СТИХИ. КНИГА №7

НЮ это попытка привлечь внимание зрителя
чем-то более глубоким,
более глобальным,
чем какие-то конкретные частности
и детали человеческого тела.

Это как в вине:
знатоки ценят вино не за количество градусов,
а за его букет,
нюансы аромата, послевкусие.

Заметим, что Порнография
не имеет отношения
ни к красоте,
ни к гармонии,
ни к искусству,
ни к чему-либо художественному.
Это просто способ влияния на рефлексы людей.

Кто-то когда-то сказал,
что голые – это в бане.
А в искусстве – обнажённые.

Давайте просто назовем это
«восхищением красотой и гармонией».

***********************************************************************

Неудовлетворённое желание
Тебя я жду, мой друг сердечный,
и отворила свои окна,
чтоб мог ты свежестью дышать,
а мальчик твой, игрою увлечённый,
пускай без устали шалит
с моими булочками полными
и в тайны девушки поглубже пронырнёт.
Ты можешь снять с меня колготки
и юбку сбросить с плеч моих,
но только, милый постарайся
меня игрой удовлетворить…
Я сон утратила спокойный
и не могу без ласк твоих —
не церемонься, наслаждайся
и дай нам Бог побольше сил…

Под облаками коронавирус искуситель
загнал служительниц притонов
на высоту полётов Боинга 777,
где есть для игр в Камасутру
уютненький салон. Да тесновато, но некоторые позы
по карману для тех, кто знает в этом толк.
И перелёт часов 12 проходит,
как прелюдия для острова Бали,
где для партнёров есть возможность
исправить ошибки, допущенные на высоте…

Не Лиличка

Дорогая, хорошая, давай простимся сейчас.
Всё равно любовь моя —
тяжкая гиря ведь – висит на тебе,
куда ни бежала б.
Кроме любви твоей, мне нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем..,
а мне ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
Надо мною, кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь…
Дай хоть последней нежностью
выстелить твой уходящий шаг.
В. Маяковский, 26 мая 1916

И мне ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени
и если ты уйдешь, и забудешь меня,
то, где-то там, на краю галактик,
мы встретимся вновь, как ты об этом писала.
/Я стану тебе спасительным маяком,
дрожащей свечой, светящей в ночной дороге,
ударом в ребро, что б вышиб из легких воздух,
теплом очага, зажёгшегося во тьме, я стану огнём,
горящим в твоей груди, я стану всем тем,
что у тебя позади, а у меня ведь это начало:
я стану развилкой времён и, возможно, спустя века,
на краю земли, мы встретимся вновь, как будто б
не разлучались./ Не исчезай. Дай мне вновь пройти
то, что уже позади, но только с тобой!

О, муза, ты прекрасна!
Поэтам выпала большая честь
– награда за победу —
сама Муза во всём её великолепии.
И рифма зажигает кровь,
а тёплое вино влечет к устам Богини.

Она поэтов царственно одарит
свой немыслимо красивой плотью
и танец девы юной за тактом такт, за шагом шаг,
велит у смельчаков закрыть от ослепительного тела
и бархата нетронутой нежной кожи влюбленные глаза.

И… вот финал:
она роняет на пол с плеч
цветами убранную белую тунику
и жестом королевы означает,
что приглашает каждого из двух
зайти в её чертог за получением награды.
Подарок царственный – её Любовь!

Дорогая!
Посылаю тебе букет
чайно-белый и чуть розовый по краям —
с надеждою и вожделеньем
поцелуи на всех лепестках…

Ты красивой такою стала,
расцвела в свете ярких лучей
20-ти быстролётных вёсен и,
познав жгучей яд от соблазна стать взрослей,
ты имеешь сегодня сына и учебу решила продлить.

Я покоя теперь не знаю
и зачем тогда случай нас свел.
Слишком поздняя выпала радость,
слишком многого я возжелал,
слишком мало имелось шансов.

Дорогая моя голубка,
с тебя можно писать иконы
и молиться за лучшие дни,
если ты мне позволишь остаться и любить,
и любить всечасно, позабыв о своей седине…

Где слов не надо…

Впервые не нужны стихи,
печальность слов,
безмолвье комнат…
Есть в приближении её руки момент,
который страшно вспомнить.
Она иного пригласила
и разделила с ним кровать
и всё, что от него хотела,
сама бестрепетно отняла, а мне потом лгала…,
лгала и очень часто спотыкалась,
чтоб как-то скрыть, что с ним спала…

Мое же сердце мне в висок стучало и взывало:
«Ты растворяться не спеши
в другой – как в бездне – без остатка.
Есть дело главное: пиши!..
Она всех преданней; – тетрадка
рожденных в горести стихов…»

Но ждет негаданных звонков
в ночи недремлющее сердце
и нарастает боль за ложь
и изощренное прикрытие
своих корыстных побуждений:
взять то, что не твое по праву?!

Как хорошо, что есть тетрадь,
как зеркало того, что было…
Как хорошо, что воля есть и
продолжать обман нам не дала:
«Уйди! Она мне приказала…».

О чуде:
«Шарите» ты моё, «Шарите»!
Плотной синью покрылось оконце.
Миша был же – ни бэ и не мэ,
а теперь светится ярче,
чем солнце…
Мать, кормившая сына
смесью сладко-молочного вкуса,
пригласила его к себе с целью
мягко сказать не скромной,
а скорее нескромной вообще.

И затем, когда Это случилось,
на щеках Миши выступила зацелованность
в благодарность за упругость его «кой чего»,
о которой она скучала
и сей «перчик» измучил её.
«Шарите» удалось на славу!
Мальчик таял
на её нежным соком наполненных грудях…
«Шарите» ты моё «Шарите»!
Как ошиблась моя звезда:

отыскал у тебя надежду,
но любви не найду никогда.
Она здесь не живет и не будет.
Там, где ложь улеглась на подушке,
в простынях правды свет не горит!

Шпильки

Всё в тебе прекрасно, ладно, весело и
улыбка льётся медом расточая радость на душе.
Красная юбчонка очень коротка,
а на лоб скатилась черная волна.
Всё в тебе ужасно, если не моя
и если бы не трусость – заточил бы ножик
и у всех в округе языки обрезал тем,
кто плохо скажет про твои глаза.