Валерий Грушницкий - Удовольствие есть наказание

С него было достаточно этих нежностей, этих заигрываний, ибо уже всему пришёл конец, а не только ему. Видно было, что ему каждая частичка тела приказывает бежать, приказывала исчезать навеки из её жизни, как, впрочем, и из его. Думал он не слишком долго, потому что каждая секунда была на счету. Своей хиленькой ручкой он смахнул пиво прямо на Клааса и побежал, куда глаза его глядят.

Этот наружный воздух гораздо лучше, пускай, и тоже нечист. Чтобы почувствовать его вкус, ноздри начали впитывать воздушную массу килограммами.

Как зелёный конь, Рельса бежал через каменные джунгли и радовался, что, оказывается, его тоже способен кто‑то полюбить. Полюбить именно так, как люди любят людей, а не вещь, коей он всегда был для Элис. Как двадцать пятый кадр, вырезанный из фильма, он не был нужен остальной картине. Рельса был, как неполноценный пазлик из целой картинки, состоящей из тысячи этих пазликов. Не хватало лишь одного – солидарности от остальных кусочков. Да и личности, отдельной от общества, ему не хватало. Чьи‑то надежды, может, отражались в этом образе полудурка, но они не решались ему об этом сказать, либо просто‑напросто даже не знали о существовании этого существа. Мысли у него в этот момент кружились и образовывали целое торнадо из надежд, зачастую разбитых. В эллинге же царило беспонятие. Клаас рвался разодрать личико Рельсы на малюсенькие кусочки, а после – сшить из них опять эту наивную рожу. Хохолок опять распетушился, и в ушах заиграл грозный рэп. Его лицо становилось подобно помидору черри. Броситься прямо на Рельсу ему помешала Элис, задерживавшая тучное тело. В такие моменты смотрящий со стороны человек начал бы сомневаться, есть ли в Клаасе что‑то от человека, или эволюция в его случае решила сделать обратный ход. Вены на шее начали разбухать, а кадык вытянулся вперёд. Его тело было отдушиной на всём анатомическом строении человека. Горб вырисовывался, а при злости ежесекундно превращался в ровный восклицательный знак. Он более походил на ожившую несмешную шутку, на её олицетворение, нежели на человека. Его мозг был давно заброшен на задворках памяти, откуда никогда в принципе не доставался, а лишь пылился и дожидался того момента, когда бы его начали использовать по назначению. Забрать бы его оттуда, он, может быть, и был бы рад. Жаль только, что Клаас и не знал о его существовании. Элис же, пока его держала, начинала понимать, что в этом львином образе нет ничего мужского. Она думала про верность своего выбора – да, опять та самая мысль вернулась к ней в голову.

Далее и далее она проникала в голову, испещряя её кусочками пазликов, заставляя восстановить полную картину мира. Элис сейчас как никогда нужно было стремиться к себе домой, чтобы подумать. Небольшая ручка отпустила Клааса. Элис поцеловала его в щёку. Глаза молодого человека опустились на это личико, жаждущее поддержки и понимания. Теперь два лица слились в единый образ, растворяясь в этом здании под названием "эллинг". Обоим это было в наслажденье и ни в коем случаем не в тягость. Объятия, поцелуи – вся эта избитая тема продолжалась там с десять минут, пока Элис единственно и точно не решила бежать. Что было удивительно, Клаас отпрянул от неё и успокоил свою настойчивость. Элис бежала к себе домой и до конца не понимала, к чему это может привести.

ЧАСТЬ

ЧЕТВЁРТАЯ

Malbrough s'en va‑t‑en guerre,

Ne sait quand reviendra…

Cinq sous, cinq sous,

Pour monter notre ménage…

Cinq sous, cinq sous…( фр .)

Fiodor Dostoïevski

Герой наш был воодушевлён до той степени, до какой бывают вдохновлены всякие влюбчивые мальчики, впервые почувствовавшие свою любовь в лёгких объятиях.

Глаза его были веселы, словно солнышко на небе, а сердечко билось так, что не было слышно тишины.

В такие минуты счастья хочется лишь вдыхать воздух и мечтать о своём счастливом будущем.

В жизни таких моментов будет много, жаль, что мы не знаем, что их в самом деле будет много. В наших головах зреет мысль, будто наша любовь есть нечто одноразовое, и поэтому надо цепляться не за первого встречного. Уверяю вас, друзья мои, чувство это многоразовое. В этом и есть сущность испытания любви. Человеку нужно сделать выбор, когда перед ним имеется несколько вариантов, пред которыми он одинаково виноват в своей неспособности сдержать такое сладкое чувство как любовь.

Впрочем, мне отчего‑то кажется, что мои герои испытывают пародии на эту самую любовь.

Но, вероятно, меня просто мучает зависть. Рельса бежал к себе домой, а прибежал к ней, к Элис.

Что бы ни случилось, ему казалось, что только в этом доме существовала защита от всего внешнего мира. Всё в порядке было в его голове – ни одна мысль не спуталась, лишь зрело признание в чувствах. В нраве Рельсы начало просыпаться нечто хулиганское, что могло зацепить душеньку молодой Элис. Только это ему нужно было в данный момент. Ничего не возникало пред его глазами, как это миленькое личико с этими пухлыми губками, со светло‑тёмными глазками. Ему всё представлялись эти губки на его губах, то на прочих клеточках этого сжатого, как изюм, тела. Будто в этих чувствах отсутствовало само понятие инициативы – лишь пародия, исходившая то от одного, то от другой. Как дождь капает на сухую землю своими живительными крупицами воды, так и Элис одна давала надежду Рельсе на дальнейшее существование в этом бесчувственном мире, где только разве и есть место для физических нужд, которые готовы удовлетвориться.

Чувства же, высокие и непонятные, никому и не были нужны. Как и Элис. Ей ведь и вправду неведомо было, что такое любовь. Ей знакомы были привязанность, связь, влюблённость, но никогда не было этого высокого ощущения.

Такого ощущения, будто стараешься улететь далеко‑далеко отсюда.

Ведь только здесь можно не любить. И до сих пор в мыслях у этой девчонки не укоренились представления о высоком, ибо не до этого было. Дело было лишь до удовлетворения своих грязных, низменных, я бы даже сказал "животных" потребностей.

В сущности, ведь Элис этого и не надо было.

Ей нужна была ласка, а не все последствия, вытекающие из неё. Но ждать Элис не хотелось – у всех в её классе с пятнадцати лет начинали появляться парни, и ей тоже захотелось вкусить эту сладость, растягивающуюся обычно на месяца два. Боль от отсутствия парня возвращалась к ней день за днём. Но всё изменилось с того момента, как её собственное тело стало любо самой Элис.

И эти тёмные волосы с рыжиной, и эта ключица, высовывающаяся из‑под топика, и эти малые упругие груди, и в особенности эти мужские икры с ягодицами.

Разбитое от отсутствия любви сердце начало собираться воедино. Она об этом не думала. Элис вообще мало о чём думала, если это не касалось отношений. Но со всей своей усердностью и любовью к себе она так ничего и не делала, а лишь ждала принца на белом коне. Каковы старания – таков и жених. Клаас нашёл Элис в соцсети, где они обменялись паролями от страниц. Элис казалось, что это лишь сблизит их, но два влюблённых идиота продолжали общаться на интимные щекотливые темы с посторонними людьми. Самый лучший период в её жизни был именно тот, когда она впервые встретила Клааса.