Евгения Михайлова - Пёстрая книга лета

Здесь звучит тишина каждый час по-иному,
Даже сердце стучит чуть спокойней, ровнее.
Заживляются солнцем души переломы,
И в тумане речном все невзгоды бледнеют.

Всякий раз, приезжая сюда между делом,
Выбираясь из города – тесной берлоги,
Убеждаюсь, что нет у свободы предела,
Уходя вечерами на берег пологий…

Как наркотик, заманит ритм жизни активный,
Мне Москва с каждым годом родней и дороже.
Но, вернувшись к ее суете беспрерывной,
Часть себя я оставлю опять в Велегоже…

Нам память подскажет забытые лица —
Мы сделаем вид, что совсем не скучаем.
И вечер, напившись вина из корицы,
Укроется облаком терпкого чая…

Завьются в июле мелодии речи,
Завторят дождям, участившимся к ночи.
А в сердце – как в храме – поставлены свечи —
За тех, кто нас любит, и тех, кто не очень.

И плоть обретёт полустёршийся образ
Надежд, ожиданий, исканий, иллюзий,
Что хаосом будней до клочьев разодран,
И кровью исходит, как соком в арбузе.

Мы все – чьи-то тени и чьи-то предтечи,
Мы в поисках смысла – от строчек до точек,
А жизнь, может быть, – только повод для встречи
Таких же, пленённых мечтой, одиночек.

* * *
Где камень скомканной газетой
лежит в подножии травы,
там ночь разута и раздета
идёт на вы.

Шаги бесчувственно-смертельны,
не намекая, не грозя,
отдельно или же артельно
ведёт стезя.

Здесь мимо кладбища на небо
тропой знакомых мужиков
при свете дня иду нелепо,
на всё готов.

Бликует камень, не газета,
чья ложь раскрыта белым днём,
впечатаны кусочки света
сухим огнём.

* * *

Рой синих и коричнево-зелёных
вокруг моих колен, не видя их, —
ликует брачный танец насекомых
вне времени, но вот уже затих,
почуя ветерок из-за пригорка.

Они не видят неба, как колен,
тяжёлой тучи мокрая уборка
эфемеридный не пугает тлен,
волокна воздуха, его колечки
укажут безопасные кусты…

Вниз по горе, и зря дрожит сердечко —
дойдёшь и ты.

* * *

Опираясь рукою на тень на незримой стене,
еле видным ступеням свою доверяя нагрузку,
подымаюсь к себе, оставляю внизу костенеть
хрящ бесцельных минут,
пустоту-трясогузку.

Напишу на прозрачной стене свой невидимый след,
эхо лёгких касаний – рецепты продления жизни.
Письмена помогают и темноте просветлеть,
но помогут ли мне
тени словесной отчизны?

По неверным ступеням иду к тебе, письменный стол,
утешая себя, предавая старенью минуты.
Дом столетний
клавиатуру обрёл,
из-под клавиш ступеней получая мелодию утра.
Обретенье теней. Безбоязненно, как объектив,
огляди своё тело беспощадным рентгеновским взглядом,
огляди своё время
и пиши, удила закусив,
не о теле и времени, о невидимых гранях распада,
а о том, что растёт, расцветает, несёт семена,
проникает корнями, бетонные треплет заборы,
выпрямляет сердца
и дыхание женского сна.

Пустоту трясогузок наполняю внутренним взором.

Остаток ночи лёг в овраг густым туманом.
С востока начал свой поход прозрачный день.
В реке пытались облака отмыть румяна,
но тихо на воду упала утра тень.

В кустах заплаканных солист прочистил горло
и начал с гимна свету, солнцу и любви.
Минутой позже эту песню пели хором
все, кто мог петь, не только соло соловьи.

Над синим лесом улыбнулось солнце ярко,
смахнуло тень с лица реки под старый мост.
Туману, спящему в овраге, стало жарко,
он по траве разлился морем ясных слёз.

И вот шестой шагает смело, длинноного
дорогой светлою, не узенькой тропой,
а это значит, лета будет очень много,
он первый летний – из двенадцати шестой.

В лукоморье сломалась погода —
ветер северный щёки надул.
Разогнал облаков хороводы
и пустился в бездумный разгул.

Растрепал тополя и каштаны,
воробьёв ограничил полёт,
раздробив в брызги струи фонтанов,
он кропил щедро праздный народ.

Смял спокойствие синего моря,
как салфетку бумажную смял,
забурунил, наморщил волною,
морем скомканным бросил в меня.

Но один молчаливый свидетель,
что взирал за буяном весь день,
на закате взяв за руку ветер,
с ним в ночную отправился тень.

Солнца огненное око
осветило новый день,
разогнав тумана тень
до прозрачного намёка.

Шепотком прогноз погоды
ветер с утром обсудил, —
решено – не тратить сил
на погодные невзгоды.

И трава, всплакнув росою,
закивала утру в такт,
а прозрачный березняк
хвастал стройной белизною.

Над рекой трещат стрекозы,
а кувшиночьи цветки,
как яичные желтки
на зеркальности подноса.

Прихватив с собою утро,
испарились облака.
Забурлила дня река
до закатного салюта.

Зацветает шиповник в начале июня повсюду,
И цветы белоснежные – в хрупких ладонях рябин,
Вспоминать я о ласковых волнах морей все же буду,
Но свои коррективы внес в наши мечты карантин.

Лето где-то на пляжах далеких резвится и пляшет,
Я в саду загораю, здесь тоже растет виноград.
Мы устроим и здесь что-то вроде песчаного пляжа,
А из шланга польется почти ледяной водопад.

Море, ты не скучай: мы приедем когда только сможем,
А пока огородные грядки пора поливать.
По инжирам и пальмам скучаем, конечно, мы тоже.
Непременно вернёмся, приедем, обнимем опять.