Всеволод Емелин - СТИХОТВОРЕНИЯ

На севере Родины нашей,
За гордым Уральским хребтом,
Хорошая девочка Маша
У мамы жила под крылом.
Цвела, как лазоревый лютик,
Томилась, как сотовый мёд.
Шептали вслед добрые люди:
«Кому-то с женой повезёт.»
Но жизнь - это трудное дело,
В ней много встречается зла.
Вдруг мама у ней заболела,
Как листик осенний слегла.
Лежит она, смеживши веки,
Вот-вот Богу душу отдаст.
А Маша горюет в аптеке,
Там нету ей нужных лекарств.
Сидит, обливаясь слезами,
Склонивши в печали главу.
Да умные люди сказали:
«Езжай-ка ты, Маша, в Москву.
Живёт там глава государства
В тиши теремов и палат,
Поможет достать он лекарство,
Ведь мы его электорат.»
Её провожали всем миром,
Не прятая искренних слёз.
Никто не сидел по квартирам.
Угрюмо ревел тепловоз.
Вслед долго платками махали,
Стоял несмолкаемый стон.
И вот на Казанском вокзале
Выходит она на перрон.
Мужчина идёт к ней навстречу:
«Отдай кошелёк,» - говорит.
А был это Лёва Корейчик,
Известный московский бандит.
Вот так, посредине вокзала
Наехал у всех на виду,
Но Маша ему рассказала
Про горе своё и беду.
Тут слёзы у Лёвы как брызни,
Из глаз потекло, потекло…
Воскликнул он: «Чисто по жизни
Я сделал сейчас западло.
Чтоб спать мне всю жизнь у параши,
Чтоб воли мне век не видать
За то, что у девочки Маши
Я деньги хотел отобрать.
Достанем лекарство для мамы,
Не будь я реальный пацан,
Начальник кремлёвской охраны
Мой старый и верный друган.
Чтоб мне не родиться в Одессе,
Не буду я грабить сирот.»
Довёз он её в мерседесе
До самых кремлёвских ворот.
И впрямь был здесь Лёва свой в доску,
Так жарко его целовал
Начальник охраны кремлёвской,
Высокий седой генерал.
Усы генерала густые,
Упрямая складка у рта,
Под сердцем героя России
Горит золотая звезда.
Поправил он в косах ей ленту,
Смахнул потихоньку слезу,
И вот в кабинет к президенту
Он нашу ведёт егозу.
На стенах святые иконы,
Огромное кресло, как трон,
Стоят на столе телефоны,
И красный стоит телефон.
Притихли у двери министры.
Премьер застыл, как монумент.
А в кресле на вид неказистый
Российский сидит президент.
Взвопил он болотною выпью,
Услышавши Машин рассказ.
«Я больше ни грамма не выпью,
Раз нету в аптеках лекарств.
» Не веря такому поступку,
Министры рыдают навзрыд.
Снимает он красную трубку,
В Америку прямо звонит.
«Не надо кредитов нам ваших,
Не нужно нам мяса, зерна.
Пришлите лекарство для Маши,
Её мама тяжко больна.»
На том конце провода всхлипнул,
Как будто нарушилась связь,
А это всем телом Билл Клинтон
Забился, в рыданьях трясясь.
Курьеры метались все в мыле,
Умри, но лекарство добудь.
И Моника с Хиллари выли,
Припавши друг-другу на грудь.
И вот через горы и реки
Летит к нам в Москву самолёт,
А в нём добрый доктор Дебейки
Лекарство для Маши везёт.
Да разве могло быть иначе,
Когда такой славный народ.
Кончаю и радостно плачу,
Мне жить это силы даёт.

Последний шопот,
И нет в живых.
Прощай Европа
Сороковых.
Где на панели
У серых стен
Ночами пели «Лили Марлен».
Чуть что хватались
За острый нож
И отзывались
Не кличку «Бош».
Гектары, мили,
Руин не счесть.
Всё разбомбили В-26.
Где наши замки,
Монастыри?
Зачем вы, янки,
Сюда пришли?
С другого света
Достались нам
Лишь сигареты
Да чуингам…

Как святой Шариат
Правоверным велит,
Уходил на Джихад
Молодой ваххабит.
В небе клекот орла,
Дальний грома раскат,
Уходил Абдулла
На святой Газават.
От тоски еле жив,
Оставлял он гарем
И садился в свой джип,
Зарядив АКМ.
Обещал: - Я вернусь,
Как придёт Рамадан,
Вы для пленных урус
Приготовьте зиндан.
Занимался рассвет,
И старик-аксакал
Ему долго вослед
Всё папахой махал.
Где у сумрачных скал
Бурный Терек кипит,
Там в засаду попал
Молодой Ваххабит.
Налетели гурьбой,
С трёх сторон обложив,
Вспыхнул яростный бой,
Поцарапали джип,
Самого Абдуллу,
Отобравши ключи,
Привязали к стволу
Молодой алычи.
Начинали допрос,
Приступил к нему поп.
Он иконы принёс,
Поклоняться им чтоб.
«Ваххабит удалой,
Бедна сакля твоя,
Поселковым главой
Мы назначим тебя.
Будешь жить, как султан,
Новый выдадим джип,
Ко святым образам
Ты хоть раз приложись.»
Благодать в образах
Отрицал янычар,
Лишь Акбар да Аллах
Он в ответ прорычал.
Тихо, словно шакал,
Подходил политрук,
Стакан водки давал
Пить из собственных рук.
Говорил замполит:
«Мы скостим тебе срок,
Будешь вольный джигит,
Пригуби хоть глоток.»
Но в ответ басурман Всё -
«Аллах да Акбар!»
И с размаху в стакан
Полный водки плевал.
Не фильтрует базар,
Что с ним делать? Хоть плачь.
Но сказал комиссар:
«Ты достал нас, басмач.
» И под небом ночным
, Соблюдая черёд,
Надругался над ним
Весь спецназовский взвод.
Как прошло это дело
Знает только луна,
Волосатого тела
Всем досталось сполна.
В позе локте-коленной, -
Так уж создал Господь, -
Любит русский военный
Моджахедскую плоть.
А как по блиндажам
Разошлась солдатня,
Труп остывший лежал
В свете робкого дня.
В первых солнца лучах
Лишь сержант-некрофил
Его, громко крича,
Ещё долго любил…
Слух идёт по горам -
Умер юный шахид
За священный ислам
И за веру убит.
Но убитым в бою
Вечной гибели нет,
Среди гурий в раю
Он вкушает шербет.
Как он бился с урус
Не забудут вовек.
По нём плачет Эльбрус,
По нём плачет Казбек.
Плачут горькие ивы,
Наклонившись к земле,
А проходят талибы -
Салют Абдулле!
В небе плачет навзрыд
Караван птичьих стай,
А в гареме лежит
Вся в слезах Гюльчатай.
И защитников прав
Плач стоит над Москвой,
Тихо плачет в рукав
Константин Боровой.
Плачьте, братцы, дружней,
Плачьте в десять ручьёв,
Плачь Бабицкий Андрей,
Плачь Сергей Ковалёв.
Нет, не зря, околев,
Он лежит на росе,
Ведь за это РФ
Исключат из ПАСЕ.

- Еврей в России больше чем еврей, -
И сразу став, как будто, выше ростом,
Он так сказал и вышел из дверей,
Вдали маячил призрак Холокоста.
Но на раввина поднялся раввин,
Разодралась священная завеса.
Он бросил взгляд вниз, по теченью спин
И хлопнул дверцей мерседеса.
Вослед ему неслося слово - «Вор»,
Шуршал священный свиток Торы,
И дело шил швейцарский прокурор,
И наезжали кредиторы.
В Кремле бесчинствовал полковник КГБ,
Тобой посаженный на троне,
Но закрутил он вентиль на трубе
И гласность с демократией хоронит.
Застыла нефть густа, как криминал,
В глухом урочище Сибири,
И тихо гаснет НТВ-канал,
Сказавший правду в скорбном мире.
Всё перепуталось: Рублёво, Гибралтар,
Чечня, Женева, Дума, Ассамблея,
На телебашне знаковый пожар…
Россия, лето, два еврея!
О Пушкине
Застрелил его пидор
В снегу возле Чёрной речки,
А был он вообще-то ниггер,
Охочий до белых женщин.
И многих он их оттрахал
А лучше бы, на мой взгляд,
Бродил наподобье жирафа
На родном своём озере Чад.
Играл бы в Гарлеме блюзы,
Но поэтом стал, афрорусский.
За это по всему Союзу
Ему понаставили бюсты
Из гипса, бронзы и жести
На книжках, значках, плакатах
Он всех нас за эти лет двести
Не хуже, чем баб, затрахал.
Но средь нас не нашлося смелых,
Кроме того пидараса,
Что вступился за честь женщин белых
И величие арийской расы.