Роберт Сервис - Зов Юкона

Я голову спрятал, и свет погас, – бабахнуло – будь здоров!
После женского крика зажегся свет: мы увидели двух жмуров:
Начиненный свинцом, – ну, дело с концом, – Мак-Грю лежал на полу,
А чужак с реки лежал, привалясь к бюсту красотки Лу.

Вот и вся история: на нее глядел я во все глаза.
Допился ли гость до синих чертей? Не скажу ни против, ни за.
У судей, наверное, много ума, – но я видел: в спешке, в пылу
Целуя, обчистила чужака красотка по имени Лу.

Навидались дел, кто денег хотел,
Кто золото здесь искал;
Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз —
Сказанья полярных скал.
Но поди, опиши ночь в полярной глуши —
Господи, помоги —
Ту ночь, когда средь Лебаржского льда
Я кремировал Сэма Мак-Ги.

Нешто, гнали враги теннессийца Мак-Ги, что хлопок растил испокон,
Узнай-ка, поди: но Юг позади, а впереди – Юкон;
Сэм искал во льду золотую руду, повторяя на холоду,
Мол, дорогой прямой отвалить бы домой, твердил, что лучше в аду.

Сквозь рождественский мрак упряжки собак на Доусон мчали нас.
Кто болтает о стуже? Льдистый коготь снаружи раздирал нам парки в тот час.
На ресницах – снег, не расклеишь век, да и ослепнешь совсем.
Уж чем тут помочь, но всю эту ночь хныкал один лишь Сэм.

Над головой стихнул вьюги вой, над полостью меховой.
Псы поели в охотку, звезды били чечетку, и Сэм подал голос свой.
Он сказал: «Старина, мне нынче – хана, думаю, сдохну к утру.
Вспомни просьбу мою в ледяном краю после того, как помру».

Полумертвому «Нет» не скажешь в ответ. А Сэм стонать продолжал:
«Пуще день ото дня грыз холод меня – и в железных тисках зажал.
Но лечь навсегда под покровом льда… Представить – и то невтерпеж.
Счастьем или бедой, огнем иль водой – поклянись, что меня сожжешь!»

Смерть пришла на порог – торговаться не в прок, я поклялся: не подведу.
И утро пришло, но так тяжело пробужденье на холоду.
Сэму виделась тропка у плантации хлопка где-то в стране родной,
А к ночи Мак-Ги отдал все долги, превратился в труп ледяной.

Дыхание мне в той гиблой стране ужас перехватил,
Обещанье дано – его всё одно нарушить не станет сил;
Труп к саням приторочен, торопись, иль не очень, не об этом в итоге речь:
Покорствуй судьбе, долг лежит на тебе: что осталось – то надо сжечь.

Моги не моги, а плати долги, у тропы – особая власть.
Проклинал я труп, хоть с замерших губ не позволил ни звуку пасть.
Ночь темна и долга, и собаки в снега протяжное шлют вытье;
Укоряя меня кружком у огня: не сделано дело твое.

Вливался мой страх в этот бедный прах, тянулись дни и часы,
Но я, как слепой, шел всё той же тропой, оголодали псы,
Надвигалась тьма, я сходил с ума, жратва подошла к концу.
Я место искал, он – щерил оскал; и стал я петь мертвецу.

И добрел я тогда до Лебаржского льда – попробуй, не очумей!
Там намертво врос в ледовый торос кораблик «Алиса Мэй».
Я на Сэма взглянул и тихо шепнул, хоть был заорать готов:
«Черт, операция! Будет кр-ремация – высший-из-всех-сортов!»

Я взялся за труд: вскрыл полы кают, котел паровой зажег,
Даже увлекся: насыпал кокса, не иначе – Господь помог.
Ох, было дело: топка взревела, такое заслышишь – беги!
Я в горячей мгле схоронил в угле тело Сэма Мак-Ги.

Я решил, что не худо прогуляться, покуда тлеет покойник в дыму.
Меркло небо во мраке, завывали собаки, быть поблизости – ни к чему.
Всюду снег и лед, но горячий пот на лбу смерзался корой,
Я долго бродил, но котел чадил и в небо стрелял порой.

Сказать не могу – как долго в снегу длился тяжелый гул;
Но небо врасхлест посветлело от звезд – и я вернуться рискнул.
Пусть меня трясло, но себе назло я сказал: «Ну, вроде, пора —
Догорел твой друг!» – и открыл я люк, заглянул в потемки нутра.

Я-то парень неробкий – но в пылающей топке Сэм спокойно сидел внутри: [3] В огне сжигаемые тела принимают т. н. «позу боксера», что и увидел лирический герой стихотворения.
Улыбаясь слегка, он издалека крикнул мне: «Дверь затвори!
Здесь тепло весьма, но кругом – зима, как бы снегу не намело:
Как в минуту сию, лишь в родном краю было мне так же тепло».

Навидались дел, кто денег хотел,
Кто золото здесь искал;
Тут въявь и всерьез въелся в жилы мороз —
Сказанья полярных скал.
Но поди, опиши ночь в полярной глуши —
Господи, помоги —
Ту ночь, когда средь Лебаржского льда
Сжег я Сэма Мак-Ги.

Я с улицы девку привел домой
(Хоть шлюха – но краше нет!),
На стул посадил ее перед собой,
Ее написал портрет.

Сумел на картине я нрав ее скрыть,
Ребенка ей в руки дал…
Писал ее той, кем могла она быть,
Коль Грех Чистотою бы стал.

Смеясь, на портрет поглядела она,
И – скрыла ее темнота…
Явился знаток и сказал: «Старина,
Да это же – Мать Христа!»

Добавил я нимб над ее головой,
Картину сумел продать;
Вы можете холст этот в церкви святой
Илларии увидать.

Я знаю сад под сенью старых крон,
И ту, что там сидит в погожий день;
Она свежей и краше, чем сирень,
И взор ее мечтою озарен!

Унылую мансарду знаю я,
Того, чей труд – бумага и стило;
Ночами, глядя в мутное стекло,
Он ищет звезды, горечь затая.

И странно: океанская волна
Их разделяет яростью своей;
Но он в саду сегодня рядом с ней,
И вместе с ним на чердаке она.

Как славно взять да завернуть в шикарный ресторан,
Где дразнит нюх приятный дух, где вина разных стран,
Где все приветливы с тобой, где бабы хороши,
Сигары, музыка, цветы – вот праздник для души!
Коль можно вволю пить и жрать, приятно жизнь течет,
Но трудно слезы удержать, когда приносят счет.

Прекрасно ночи все подряд резвиться и гулять,
И пороскошнее наряд, а денег не считать;
Плыть по теченью, каждый день искать одних забав,
То куш сорвать, то сесть на мель, удачу потеряв;
Но вот Природа скажет: «Стоп!» – и денег не возьмет.
Придет пора – здоровьем ты оплатишь этот счет.

Мы все у времени в плену – берись за ум скорей,
Чтоб не пойти тебе ко дну, в стараньях преуспей;
Не совершай бесчестных дел, о долге не забудь —
Ты должен будешь заплатить за все когда-нибудь.
Так ешь и пей, и веселись, и пусть тебе везет,
Но помоги тебе Господь, когда получишь счет.