Тибул Камчатский - Дом на краю света

И чего она летает, исчезает в тишине,
нарастает, вырастает, приближается ко мне?
Мельтешит старинной вязью, кружит около меня,
на дорогах, желтой грязью, – всполох тусклого огня.

А в саду застыли лужи, заколочены дома,
стужа, стужа, это стужа – приближается зима.
И открыты все ворота – двери настежь, и за мной
позолота, позолота залетает в дом лесной.

Залетает, веселится, – ветер злится, как пастух, —
и по всей моей светлице бродит яблоневый дух.
Бродит призрачная тайна – запах скошенной травы…
Словно я заснул случайно в целом ворохе листвы.

Белые равнины, тайны по-старинке,
пыль да паутина, звездные песчинки.
Кто-то даль засыпал мелкою крупою,
кто-то расстается навсегда с тобою…

Кто-то уплывает в снежные аллеи…
Мы с тобою станем чище и светлее,
мы напишем песни, мы расскажем сказки,
сядем темной ночью в синие салазки,

и помчимся мимо разноцветных башен, —
нам неведом ужас, и рассвет не страшен,
ведь над нами в небе – сети ледяные,
ведь над нами нити – лунные, льняные,

и чего не ищешь ты на белом свете —
попадаешь в эти золотые сети.

Уже никто не помнит, кто здесь жил,
кого любил, зачем растил деревья…
Но тихий сумрак, этот воздух древний,
остался здесь. И мне не хватит сил
подняться по пригоркам в высоту,
откуда вся усадьба как на блюде
разложена. И маленькие люди
гуляют по пригоркам и мосту
через ручей.

Увы, мне не дано
понять их цели – я опустошенья
не выношу, как жертвоприношенья
неведомому богу. Сквозь окно
гляжу на сад, на сумрачные кручи,
заросшие травой, и иногда —
на старый пруд, где, огибая тучи,
вдоль камышей качается звезда.

Тишина отцвела.
Корни старых деревьев обнажились
среди пожелтевшей хвои,
тропы высохли, сгорбились и опустели,
и теперь уж совсем никого не найти на холмах,
где незримые бродят метели…
Дышат холодом ветви на дальних ветрах…
Избы заиндевели.
На поле остался злак погибший,
и мыши ночуют в стогах потемневшей соломы,
что стелет по крышам
свой пустой, осторожный, задумчивый прах.
И труха забивается в щели, и грустно:
все забыто вокруг, глазу не на что лечь…
Слышен яблочный дух —
где-то солят капусту,
громыхают ворота, и топится печь…

Деревянная скрипнет калитка
в палисада закрытую клеть…
Присмотрись – там живет
мандариновая улитка
и облепиховый медведь.

Перламутровые ракушки
под ракитой лежат в саду,
где бесхвостые скачут лягушки
и загробно поют в пруду.

Там, в воде, оловянный месяц
растекается, как желток.
Там, за теменью перелесиц
в дымке розовой спит восток.

Там в избушках на курьих ножках
фиолетовые живут скворцы.
Там соломенные бродят мыши
и смородиновые птенцы.

И в затоне у старой свалки,
где крапива и чертополох,
толстые, косматые русалки
водяных вычесывают блох.

…А когда заря взойдет над хатой,
и туман отправится в поход,
у пруда им леший бородатый
песни детства тихо пропоет.

На улицу выйдешь, – и день отзовется,
как ласковый сон, —
распахнуто лето, как дверь,
за которой рассвет.
Пройдешь по траве босиком, —
и ты снова спасен,
от этих обманчивых будней,
где выхода нет.
И лес расступается,
словно деревья зовут за собой,
ведут тебя вдоль берегов
захмелевшей реки,
где шелест рябины, и запах смолы,
и простор голубой,
и хочется в тень,
и случайные мысли легки.
Как будто твои заповедные дали
все так же светлы,
и тайные встречи
тебя ожидают вокруг,
и феи споют колыбельную
у серебристой ветлы,
и леший начертит в лесу
заколдованный круг.
Все дальше и дальше, туда,
где в оврагах по пояс трава,
где вдоль поселений
высокий растет иван-чай.
Где ветер полуденный из перелесков
доносит слова,
но ты не услышишь, поймешь
только слово "Прощай!".

Я шел туда, где древние луга,
сквозь березняк, сквозь лес —
прозрачный, жуткий, —
я видел захмелевшие стога,
и свет, и голубые незабудки.

Я видел берег – тихий и пустой,
я видел вод прозрачное свечение…
Забытый мир – неясный и простой…
Покой. Ни ветерка, ни дуновенья.

Глубокий час обманчивого сна,
где тишина медлительна, и вязка!
Течет, течет янтарная волна,
плывет, плывет полуденная сказка.

Вспорхнут цветы, как бабочки, кружа,
качнется даль в прозрачных переливах…
И ты поймешь, что у растений есть душа, —
лесных купав и лютиков пугливых.

Она плывет, пронзительно чиста,
она, как солнце, светится над вами…
В лесах, где заповедные места
не описать, не выразить словами.

Снова выйдешь из дома, уснешь в заповедном краю,
и на песню твою неземная накатит истома…
И деревья замрут, как солдаты, в янтарном строю.
и доносится шорох дождя из краев незнакомых.

Эта песня – как сон, помоги ей остаться в ночи.
Эта песня – как свет, неизбывное летнее чудо.
Заплутавший по времени странник, постой, помолчи!
Слушай пасмурный звон, что течет в никуда – ниоткуда.

Разбуди в небесах корабли, и не дай им сгореть
в золотистых лугах, что плывут в заколдованных рощах.
Это медленный вальс колдовства, —
что же может быть проще
чем смотреть на оранжевых листьев текущую смерть.

Это звездная ночь, и холмов разноцветная прядь.
Это солнечный дом, где живут незаметные мыши…
Ниже спелой травы, и самой безысходности тише
на покой возвращаются реки, текущие вспять.

Мерцайте, как звезды среди своего небосклона,
мои колокольчики, дети июльского ливня,
пусть молнии пляшут, из тьмы вырастая, как бивни, —
я слышу осколки далекого, легкого звона.