Александр Кушнер - Осенний театр

Что тебе их пророчества, пенье,
Назиданья, повторы и струны,
Обращения к хору, сравненья,
Лани, серны, и звезды, и луны,
Но подумай, быть может, у Фета,
Пастернака или Мандельштама
В их стихах отозвалось всё это:
И волненье, и пламя, и драма.

Где жизни нет, там нет и смерти,
И в небе так везде, везде,
И даже ангелы и черти
Жить не могли бы на звезде,
Любой звезде, любой планете –
Там либо пламя, либо газ,
А как влекут нас звезды эти
И как обманывают нас!

И вижу ночью, встав с дивана,
Что звезд, как снега, намело,
Что мирозданье без обмана
Существовать бы не могло:
Как ни убога наша мера
Для мирозданья, ни мала,
Его смущает наша вера
Перед лицом добра и зла.

Всё тот же шмель, что год назад, что два, что сорок.
Так вот кто, умерев, потом опять живет!
И огненный цветок ему всё так же дорог,
И кто тебе сказал, что этот шмель не тот?

Всё тот же шмель – вот так решается проблема
Бессмертия. Смотри: есть вечная весна!
Насколько же точней и проще эта схема
Придуманной для нас – и радует она.

Как видишь, не нужны небесные селенья.
Один цветок как кисть, другой – как бубенец.
Так может быть, не ты, а шмель – венец творенья?
Ты ссохнешься, умрешь, какой же ты венец?

Как солнце светит из-за тучи,
Каким вселюбящим огнем!
Быть может, миром правит Случай,
А Бог присутствует при нем.

Сверкают лужицы, как блюдца,
И паутины блещет нить.
Но можно ль к случаю тянуться,
Его о чем-нибудь просить?

И снова всё накрыто мглою,
Затмилась даль, судьба горька.
И снова тучи надо мною,
Как стихотворная строка.

Но луч прорвется из-за тучи –
И вновь в слепящем серебре
Ты, как Орлов, «попавший в случай»,
Или Потемкин при дворе.

Вот поезд, отправится он через семь
Минут, через шесть, через пять. Надоело!
Как тянется время, не нужное тем,
Кто мается, ждет и скучает без дела.

Он несколько раз поглядит на часы:
Тем уже их шаг, чем глядишь на них строже.
Ему этой жизни известны азы,
Он знает, что время неровно, – и всё же!

Дорожный рабочий пройдет вдоль путей,
Сквозь дымку оплывшее солнце проступит,
Еще он заметит чету голубей,
Бредущих в раскачку, но он их не любит.

Скорей бы уж, что ли! Не вечно же тут
Стоять, – разорвать эти вечные путы,
Они его давят, они ему жмут…
Когда-нибудь вспомнит он эти минуты!

Кто умер, тот умер. Покуда он жил,
Ему открывались загробные дали,
И лиственный шелест предвестьем служил
Нездешних садов; не вдаваясь в детали,
Он что-то такое себе представлял,
Какой-то кустарник, быть может, аллею,
Где он в этой жизни с любимой гулял
И там обязательно встретится с нею.

Но небо есть небо, там нет ни дубов,
Ни улиц, ни ярких цветов на балконе,
Хотя у художников Средних веков
Ландшафт ему нравился потусторонний,
Но небо есть небо: щепотку земли,
Песчинку, травинку – и ту не достанешь.
Кто умер, тот умер, его погребли –
И он не воскреснет. Откуда ты знаешь?

Теперь, когда стихи пишу, меня сомненье
Одолевает: кто прочтет стихотворенье
И нужно ли оно кому-нибудь? Вот столп
Александрийский, он внушает восхищенье,
И мало что при нас сравниться с ним могло б.

Как нравится он мне на площади Дворцовой!
Представить без него нельзя ее, подковой
Лежащую под ним, – и в бурях уцелел,
И в бедах – вековой, гранитный, образцовый,
И Пушкин на него задумчиво смотрел.

Он мог, свои стихи с ним сравнивая, даже
По праву вознести их выше, но не наши!
И, шестистопный ямб взяв у него взаймы,
Я думаю о том, что столп стоит на страже
Всего, что он любил, надежнее, чем мы.

Как брызги фонтана на пар от фонтана
Похожи, на влажную дымку тумана,
И тень эта, пар, долетает, как дым,
К садовой скамье, на которой сидим.

Фонтан белогривый, фонтан пышнотелый,
Еще он похож на костер, только белый,
Готовый зайти за любую межу.
Зачем на него я так долго гляжу?

Подумаешь, невидаль! Надо ль об этом
Вертеть так и этак строку и предметом
Таким свое зренье и ум занимать?
Еще он похож на упавшую прядь.

Но тут же приподнята чьей-то рукою.
А я недоволен своею строкою
И, путаясь, вновь возвращаюсь к нему –
К фонтану все в той же пыли и дыму.

И чувствую – можно, и думаю – надо!
И в эти минуты ни боль, ни досада,
Ни зло мировое, ни смерть, ни обман
Меня не волнуют, а только фонтан!

Одуванчика желтое солнце
Разгорится в ворсистой траве –
И метафора эта придется
По душе нам, их здесь даже две.

И трава не трава еще – травка,
И апрель на дворе, а не май,
Но каемка ее как заявка
На счастливую жизнь, – принимай!

В основанье садовой ограды,
Обрамляя ее зеленцой,
Эта травка, которой мы рады,
Подрастает неспешно, с ленцой.

И плитняк, укрепленный замазкой,
Осыпающийся здесь и там,
Тронут этой брезгливою лаской
И, ветшающий, нравится нам.

Франц Антон фон Герстнер с паровозом
На вокзале Витебском стоит.
Паровозик кажется подносом
На руках его, – забавный вид,
Держит он его двумя руками,
Столько сделав для страны чужой,
Бронзовый, лесами и лугами
Соблазняет, скоростью большой.

Что же, ехать подано, садитесь?
Но, пройдя в вагон, – счастливый путь! –
Мысленно еще раз оглянитесь:
Есть что вспомнить, есть о чем вздохнуть.

Первая железная дорога
Шла отсюда в Царское Село.
Кукольник о ней в стихах убого
Написал, но тексту повезло,
Потому что Глинка эти строки
Положил на музыку, пропел.
Пушкин бы проехал по дороге,
Написал бы лучше, – не успел!

Ощущалось соседство большого дворца,