Виктор Кузовков - Байстрюки

Я всё понимаю, но всё же…

Поверь, мне мучительно слышать,

Как скачут троянские кони

Моих затаенных желаний…

Печаль благородней, чем скука…

Печать филигранней, чем клякса…

Но жизнь – очень странная штука

Где кляксы прекрасней печатей…

Мы с тобой говорим о прошлом,

Потому что холодный вечер

Запер нас в твоём тёплом доме

Синим воском в замок накапав…

Темнота завалила окна

Рваным льном своих сальных складок

И только ветер, небритый путник,

Тихо трётся щекой о крышу…

Я любил тебя… Странно, правда,

Что теперь, вспомнив смех твой колкий,

Мне не больно сказать об этом

Уколов тебя

неподдельным…

Изумленьем. Вино в бокале

Разгорелось вином бенгальским…

Вдруг увидел – твои ресницы

Аплодируют мне невольно…

И глаза заблестели влажно,

И улыбка на миг погасла…

Ну, зачем ты тогда смеялась?

Я любил тебя… Было больно…

Недели летят, словно серые утки

Куда и зачем? Кто бы мне объяснил…

А нам остаются лишь перья-минутки

Упавшие вниз с их натруженных крыл…

Скелеты в шкафу

В моем шкафу скелеты не пылятся -

В моем шкафу пылится пустота

И при нужде костяшками побряцать –

Моя недостижимая мечта…

Я змей, застрявший меж камней.

Сдавило каменное ложе!

Моя надорванная кожа

слезает

лоскутами

дней…

По ком-то там страна слезу уронит,

Меня ж, похоже, на исходе лета,

Тихонечко, без помпы, похоронят,

В могиле Неизвестного Поэта…

А знаешь, был не так уж страшен вечер,

Когда ты, попрощавшись и простив,

Ушла, как сон, своей судьбе навстречу,

Опалом глаз меня перекрестив…

А я остался – ни любви, ни счастья,

Глаза в глаза смотрел на твой портрет,

И грозовое, хмурое ненастье

Метлою ливня твой смывало след…

Всё, как сейчас – не самый страшный вечер…

Всего лишь – тишина и миражи…

И две стены – до хруста! – сжали плечи…

И эхо мои стоны сторожит…

Как упоителен твой взгляд!

Глаза в глаза – глазей, глазей!

Зелёно-синий, сладкий яд

Убьёт мечты, убьёт друзей…

И мы их вместе отпоём…

Руками шеи обовьём,

И в этот омут, водоём,

До дна!

Вдвоём…

Вдвоём…

Вдвоём…

Варяги, вороги, вериги –

Какой мистический язык!

В какие вящие интриги

Он так играючи проник!

Ну как, скажите мне на милость,

Всего в три слова уложить

Все то, что с Русью приключилось

И с чем приходится нам жить?

Ну как иначе? Целой книги

Три слова стоят… Как велик

– Варяги – Вороги – Вериги!

Наш, Богом избранный, язык…

Душа, как море – иногда штормит

Волнение порождено словами

И волны больно бьются о гранит

Лохматыми, седыми головами

Не уставая. Все им нипочем

Без устали друг друга погоняя

То головой, то грудью, то плечом

На скользкий берег брызги строк роняя….

На сердце – ни легко, ни тяжело

Не ноет перебитое крыло,

Не плачет скрипка на чужом балконе

Не плачут лики на седой иконе

«Костлявая» не дышит мне в затылок

Не лезет под ногу задиристый обмылок

Глаза не режет от густого дыма

Лишь струйкой дыма жизнь проходит мимо…

На сердце – ни легко, ни тяжело

На крыше снова шифер сорвало

Но что мне этот слякотный пустяк

Когда на сердце – серый полумрак…

Ну что поделать, если лбы

О стены в кровь разбиты?

Бейсбольной битою судьбы

Разведены орбиты

И без тебя проходит жизнь,

До станции конечной

И нам, похоже, не сойтись

Ну, разве что на встречной…

На мой последний хрип,

На мой последний стон,

На мой последний всхлип –

Come on! Come on! Come on!

Был короток мой век,

И взлёт был невысок…

Не удался разбег

Носок –

– в песок…

Истрачен весь запал

И порох отсырел…

Я не на то запал

И не туда смотрел…

Не тем кричал: – «Держись!»,

И руки жал – не те…

И провисел всю жизнь

Не на своём кресте…

Не подлость, не навет,

Не злая ворожба…

Не чей-то злой совет,

А просто – не судьба…

Золото слёз отзвенит в тишине,

Мир, умирая, поплачет по мне,

И сложат поэты, скупые на лесть,

Скорбную оду в мою… Не прочесть

Мне эту оду… Ну что же… Ну что же…

Мир, мы ведь были с тобою похожи!

Ты был нелеп, суетлив, суматошен…

Я? Да всё то же! Плюс – неосторожен,

Неосмотрителен, неотморожен,

И так же, как ты – усложнён, но не сложен.

Мне – приговор, и тебе – приговор…

Время бежит, как удачливый вор,

В мешке унося и года, и надежды,

И первой любви золотые одежды…

А мир подчиняется времени бегу

И катит, и катит пустую телегу

Вдаль, по ухабам осад и сражений,

Мелких побед и больших поражений…

Обойдя все ухабы, объехав все ямы и кочки,

На последнем дыханье сумев заползти в эпилог,

Я на чистом листе порасставлю все строчки и точки –

Только дат не поставлю, как вечности странный залог…

Ничего не случится, когда ослабевшие руки

Вдруг уронят перо, и чернильницы высохнет дно…

Жизнь меня обрекла на усталость, тоску и разлуки –

Смерть подарит свободу, признание, но…

Но мне всё-таки грустно, мне всё-таки жаль расставаться

С тёплым ветром июльским и чистым осенним дождём,

И мне кажется, стоит признать и признаться –

Мы не ждём избавленья, и даже свободы – не ждём…

Кто-то Глюка сыграет на флейте, а кто-то на скрипке – Вивальди,

Ну а кто-то загонит мне в сердце осиновый кол…

И я вспомню того, кто, рисуя цветы на асфальте,

Ничего не искал, но, как будто бы, что-то нашёл…

Ночь…

То есть не то, чтобы ночь,

а просто – космический мрак.

Звезды уносятся прочь.

В даль. В бесконечность. Как

искрящая мошкара

в вихрях кильватерных струй.

Кто-то сказал вчера –