Игорь Губерман - Одиннадцатый дневник

Смотрю на морды, рожи, хари,
на скотский в их чертах покой;
конечно, все мы – Божьи твари,
но не до степени такой.

Раньше я не думал как-то никогда
о великой трудности сосуществования:
у людей без совести нету и стыда,
и напрасны, значит, все увещевания.

Остаток ощущая как избыток,
браваду излучая и кураж,
едва хлебнув живительный напиток,
мы сразу же плюём на возраст наш.

Загадка останется вечной
при всём изобилии книжном:
Творец существует, конечно,
но в виде, для нас непостижном.

Моё житьё весьма обыкновенно —
уже с утра за письменным столом;
а время, когда море по колено,
в далёком и забывшемся былом.

Смотрели б мы уверенней вперёд,
и стал бы жить духовнее народ,
но много очагов цивилизации
страдает от еврейской оккупации.

Строит культура мосты между нами,
тихо слабеют убойные банды,
только мосты эти рушит цунами
шквальной, разящей мозги пропаганды.

Какая музыка играла,
когда мы были молодые!
И эти искры карнавала
мы помним – лысые, седые.

Творит судьба крутые виражи,
и вовсе неожиданно притом,
и самые отважные мужи
в них гибнут в одиночку и гуртом.

Знавал я очень много увлечений,
в читательстве особо был активен,
а вот насчёт любых вероучений
я холоден и сухо объективен.

Наша похоть – таинственный текст,
Божьи замыслы в нём сокровенные,
потому что ведь именно секс
восполняет потери военные.

По многим я поездил городам,
и разные бывали впечатления,
теперь, когда немного я поддам,
то вру про них, сопя от умиления.

Уплыли годы услаждений,
уже во тьму готов билет,
но много блудных побуждений
ещё бурлит на склоне лет.

Прошёл я когда-то сквозь тучу сомнений,
и стих мой душевный пожар;
я чтец-декламатор моих сочинений,
я сам отыскал этот жанр.

Кипит вокруг военный пыл,
кипит, шипя, планета;
Творец создал нас, но забыл,
зачем Ему всё это.

Ликует от виршей лихих
поэтов шумливая свора,
обильно родятся у них
стихи из душевного сора.

А я бы многое отдал,
когда б дознаться смог,
кто на планете правит бал.
Но ясно, что не Бог.

Сполна познавши в жизни толк
и обретя покой отрадный,
я одиночка. Но не волк.
Скорей баран я. Но не стадный.

Спокоен я, идя ко сну, —
ведь миновал я все напасти
и не ловился на блесну
ни процветания, ни власти.

В железном грохоте и лязге
идёт безумный перепляс,
но длятся свары, брань и дрязги,
одолевающие нас.

Во времени уже довольно скором
на некоем отсюда расстоянии
я с тенями увижусь, по которым
грустил я при недавнем расставании.

Затмение Луны – явление,
естественное по природе;
а на Земле умов затмение —
оно откуда к нам приходит?

Я не мечтал о громкой славе,
не ждал от жизни улучшения,
но иногда к худой шалаве
питал позывы искушения.

Года промчались, будто конница —
то гладко было, то колдобинно,
но все события мне помнятся;
которых не было – особенно.

А хорошо, что мы родились.
Что в нас была живая искра.
И денежки у нас водились.
Кончались только очень быстро.

Промолчал несведущий провизор,
и не дал ответа эрудит:
холодильник или телевизор
на российском поле победит?

А разве изменилось в мире что-то?
Работают угрюмые работники,
повсюду на людей идёт охота,
но так же скопом гибнут и охотники.

А жалко всё же, что соитие
и завершающий момент —
не эпохальное событие,
а быта мелкий элемент.

Есть мир вещей и мир идей,
и каждый дивно разноцветен,
и в оба мира иудей
проник и быстро стал заметен.

Испуги, страхи, ужасы, тревоги
текут безостановочной рекой,
они витают роем на дороге,
ведущей человека на покой.

Я всю жизнь мою нынче сполна пролистал,
как листал бы страницы журнала:
интересные там попадались места,
только было и стыдных немало.

Ещё сгорел я не дотла,
ещё в решеньях скор,
однако на хуй все дела
послал с недавних пор.

Да, в мире от добра немного толка,
зло всюду норовит на пьедестал;
но вдруг найдись Кащеева иголка,
и я б её обламывать не стал.

Я многих в жизни потерял,
и книги их – в потёках пыли,
моей души материал
они когда-то покроили.

Творя поклоны властной силе,
народ вершит свой крестный путь;
самодержавие в России
меняло форму, но не суть.

Земное гаснет бытиё,
надежд на льготу нет,
но жизнечувствие моё
острей на склоне лет.

Прекрасно знают и невежды,
что если рвёшься напрямик,
то с дамы сложные одежды
сметаются в единый миг.

В России не просто ограблено
живущее в ней население,
но главное – что испохаблено
ума и души устремление.

Из канувшего я тысячелетия
и в веке не сегодняшнем рождён,
отсюда это чувство, что в ответе я
за всё, к чему душевно пригвождён.

И каждый вечер – вовремя и кстати —
сама за рюмкой тянется рука,
налью немного тёмной благодати
и пью за то, что жив ещё пока.

Стихи текут, как откровение,
как поколения звучание;
потом постигнет их забвение
и навсегда уже молчание.

Бедняга! В час его зачатия —
и это видно по нему —
была ужасной антипатия
супруги к мужу своему.

Когда затеян ужин пышный
и разговор течёт несложный,
то собеседник никудышный,
но собутыльник я надёжный.

Рассчитывать глупо, что всё неизменно
в повадке крутого подонка:
сегодня бандиты одеты отменно
и мыслят корректно и тонко.