Товарищ Эхо - Рек и Птиц

по двору блуждают
травяные кошки.
под травою дремлют
травяные крошки.
бдят себя покойники
глубоко в земле,
солнечные кролики
скачут по Неве.
ветер-ветер бредит
в кроне, благовест.
над землёю тени,
а на крыше крест.
мы идём вдоль радуги,
далеко идём,
чтобы беды разные
не пришли к нам в дом.
где-то густо плавают
бабушкины сны,
тихо дожидаются
пришествия весны.
мячики летают,
ласточки снуют.
мальчики играют,
девочки поют.
чтобы не поймали
деток на крючок,
мы дадим им ключик,
компас и сачок.
мы поднимем радугу
прямо над весной,
будет в небо мостик
она для нас с тобой.
чтобы не держали
за следы нас глины,
чтобы густо в облако
выросли детины.
и роняли жёлуди
прямо в чернозём.
пусть нам станет весело,
пусть мы станем дом.

Две борзые поперек
Солнце гнали налегке,
Лесом шел Иван Петров,
Бородой пугая сов.
Вылезая из-под шкаф,
Колченогий дышит конь:
Там охота, перегной,
Вброд пойдем поверх ручьев.
Ключник, сгорбленный старик,
Тихо нюхает табак;
На метле несется дух —
Таять в небо просто так.
Мы пошли округ окоп,
Вынося с собой святых:
Три тысячи пятьсот сорок шесть шагов
Насчитал себе лесник.
Ключник дорожил ружьем
И стрелять в святых привык,
Я читал четвертый том
Сочинений красных книг.
Был просрочен третий день,
Дух истаял весь в сугроб,
Конь гляделся из окоп
Сам сколачивая гроб.
И Иван Петров бежал.
Я, сказал, вас буду бить,
Смертным боем буду вас,
Он сказал: я буду бить.
Ключник крестится обрез,
Пальцы вывернув вовне,
Две борзые налегке
Поперек сидят Луне.
Кто-то плачет как война
С женским глазом на лице;
По воде идет волна,
Вдоль по берегу волна.
Громкий голосом Петров
Во поле стоит, кружа.
У него 39 золотых зубов
И деревянная нога,
В пальце дудочка-свисток,
Сам весь – чучелом набит.
Вкруг него стоят дитяти,
За солому теребят.
Мы Петрова будем жечь,
Говорят, огнем дотла.
В прятки жмурится Петров
И считает там до ста.
Мы Петрова будем бить
Смертным боем, – говорят.
Все равно, тебе водить.
Посчитались все подряд.

юла летала между строк,
люди строили острог,
деревянных кумиров вокруг ставили,
закрывали все окна ставнями.

на диване, как сусанин,
человек сидел с усами.
мир вокруг смотрел глазами влажными,
мудро шевелил усами важными.

был он самый главный начальник,
законов и правил родоначальник.
видел он плоскости два измерения
и диктовал свои повеления.

вот повелел он стенам стать вокруг дома,
и стали стены, и всюду сделалась дрёма.
вот приказал лечь он крыше над темечком,
и сделалось вязким и тягучим времечко.

только где-то вода сочилась снаружи,
кто-то шлёпал снаружи по лужам.
затихало во дворе детских шагов эхо.
запретил человек с усами всякую потеху.

стало темно, когда человек зажмурился.
на столе кофейник курился.
с чердака ангелы приходили,
вокруг слепоты человечей кружили,

дергали за усов косички,
незаметно поджигали спички.
на столе горела свеча длинная,
на стене тикали часы старинные.

человек спал и видел разноо́бразные сны.
ангелы в окно таскали весны
разные паутинки и неба картинки.
кто-то маленький завелся в человечьих ботинках.

оранжевый смех над красным миром бился.
на косматые ветви прилетала птица.
говорила: однажды все разом проснутся.
и заколоченные окна вовне распахнутся.

а на месте человека с усами
уже прорастала трава с цветами.
когда над травою с цветами утро стало,
был то не конец жизни, а её начало.

тамара пела одними губами,
пред нею витязи стукались лбами.
звезда горела, заря алела.
аллею вытоптали сапогами.

а после приходили девочки,
с собою приносили совочки,
и тихие семечки в землю сеяли,
и на земле оставались семьями.

над бетоном лес восходил растениями.
недели оканчивались воскресеньями.
коровы лунные чесали небеса рогами.
тихо тамара пела песни колыбельные.

в платяном шкафу
жил человек.
он не носил одежды,
он не читал газет.
утром на ветку
он выходил
и, что есть мочи,
по-птичьи вопил.

из-за двора границы
ему отвечали волшебные птицы.
и приходили другие люди
и приносили ему фрукты на блюде.

он ел и смотрел
в комнату через окно.
в комнате был стул,
в комнате было темно.
в комнате была пыль, шкаф,
заправленная постель.
а еще в его комнате
была дверь.

человек переминался с лапки на лапку,
привычным клювом мял соломы охапку.
волшебные птицы пели о том, что случалось где-то,
в птичьей груди человека стучало лето.

каждый человеческий день
в районе обеда,
становилось вокруг
очень много света.
в комнату входил кактус,
открывал окно
и по подоконнику
рассыпал зерно.

человек возвращался с ветки в квартиру,
человек закрывал за собою картину мира.
из зерна на подоконнике вырастали джунгли.
квартира человека становилась бункер.

квартира человека
становилась комбайн.
и двигалась сквозь город,
что-то в нём копая.
старые деревья,
царапались в оконца.
человек на стенах
рисовал солнце.

Куда спешишь, блоха?!
На крыше мира
Находится твоя квартира.
И даже враг твой – воробей
Не вторгнется в твой дом,
И даже самый смелый из людей,
В руке сжимая лом,
Не сможет достучаться до тебя.
Так толсты стены для людя.
И каждого из них ты не страшишься.
Отныне ты сама, как птица,
Как хищный зверь опасный и лохматый.
И посылаешь ты своих солдатов
На землю, чтоб её топтать
Смертельной ротой. Ходишь ты.
И в ужасе твои черты
Рассматривают поколения.
Ты надо всеми кружишь тяжкой тенью.
Мы поклонялись бы тебе, блоха.
И ты была бы всем нам повелитель,
Когда бы ни была твоя обитель
Так легка.
Лишь только грянул первый ветерок
Её в канаву смыл дождя поток.

Я на дуде играл смешные ноты,
Отважно шастал по болотам.
В кулак зажав божественный сачок,
По-шведски тараторил как сверчок.
Вот люди шли пропеть мне сон,
И эхом вторил песни той клаксон.
Им было душно в городе смердеть.
Им было страшно тужиться и сметь.
Вы распотеште свои норы, дети!
Есть много разного на свете.
Вот птица-страус, как она хитра,
И образом похожа на орла.
Мне так приятна стать ея,
И оперенья разныя.
Вот бегемот, косматый ликом,
Звездой застылый поелику.
А в облаках, презрев молвы,
Летают козлики и львы.
Я открываю книжные страницы,
И со страниц приходят ласточки и птицы.
Вот муравьишка строит из травинки замок.
Вот гриб мне смотрит мудрыми глазами.
Мы с ним идём вокруг густого Мира.
И Мир для нас снаружи, как квартира.
Так крохотно и кротко всё его нутро.
И так для нас снаружи всё мудро.
А ты, насмешник малодушный,
Склони скорей свой лоб послушный.
Пусть поклоняется мне всяк.
Как я сказал, да будет так!