Товарищ Эхо - Шаманархия и ее нагвали

Я несу свою голову в нагрудном кармане измятой рубахи,
Руны вселенного солнца ощупывая клеткой грудною;
Язык мой подвешен как маятник над планетарной плахой:
Даешь над массами новую диктатуру психоделического строя!

Изгрызен мозг натурфилософии и гуманизма дрязгами,
Опьянено само время свободы поводами ложными.
Каждый, пресытившийся механистического существования ядами,
Подчинение общему строю воспринимает как должное.

В спирали эволюции спутаны замещенной истории перипетии.
Болезнь вы-роста личности склонна к повторению —
Контрапункты контроля в сознании рождают склонность к тирании.
Вожделение жизни ярче стократно к смерти стремления.

В головах – зловонно и затхло от избитой архаики изобилия,
Самозванцы чертят мерзотной классовости очередные табели,
Чувство мщения в «душе» потребителя веры граничит с бессилием:
Вам – моя коммунистическая табель психоделической жажды!

Давайте продолжать постоянно оглядываться:
Что сказала говорящая голова по телевизору;
О чем мычит красномордый толстопуз по радио;
Какой генеральной линии придерживается штаб сегодня и
По каким координатам мразности и подлости
Разрастается стратегия штабов потенциального противника;
Какую низость совершил сосед (тем самым
Даровав нам право на низость большую к другим соседям);
Чей запрет лучше соответствует общей моральности народов;
И кого нужно убить/закрыть/унизить для того,
Чтобы народ был счастлив, чтоб осознал свою духовность;
Что говорит соседка об экономике Магриба и
Соединенных штатов; в какой части лица
Растут бороды у пидарасов, и какую великую истину
Нам могут сообщить поп-звезды;
Куда ронять бомбы, чтобы мир стал во всем мире;
Где разводить базар и развал за религиозное мракобесие
(Чтобы после героически и с почестями похоронить
Сотню-другую солдат);
Каким цветом вышивать воротники, чтобы патриотизм;
В чью военную форму одевать детей, чтобы гордость;
Чьим пеплом продолжать писать историю,
Чтобы в настоящем не думать о живых.
Давайте продолжать постоянно оглядываться,
Ведь чужое «мнение», вшитое в рептильный мозг, важнее знания;
Ведь только так мы сможем понять, кто за нас, кто не с нами;
Кто чужой, цветной, красный, зеленоглазый, не по уставу одетый, звучащий
В другой тональности, другим голосом, другим языком.
Территории и их закрытые границы – это важно,
Это наше наследие – то, что мы оставим детям и детям
Наших детей, королевство кривых и горбатых,
Имеющих прошлое, имеющих точку зрения,
Озвученную кем-то/о, психология стариков и калек:
Бараки, храмы, тюрьмы – костыли мышления,
Глобальная культура подчи/потребления
(и, кстати, чьи стереотипы зальешь ты сегодня
В слоты собственной памяти?)

Разбросав вдоль берега трубки-хоботки,
Облакоэлектростанция вылупилась у реки:
Крохотные мигли раскрутили её зубчики и шестеренки,
Из корней выцеживая кровь травы.

Чтобы билось огромное сердце в бетонной грудине,
Чтобы курились трубы и вращались турбины,
Чтобы тучные стада топтались над городами,
Укрывая улицы пепельной периной.

Человек гладил стены и думал огромные мысли
О своем всесилии, власти лжи и её смысле.
В землю под его ногами вгрызались иглы тонкие,
Ядовитые снежинки на ветвях древесных висли.

Тучи производили холод и давали снег;
Засыпал снег город и в изголовье рек
Сваливался в кокон, обрастал льдами —
Рождался снежными гиенами солнца поперёк.

И большая ночь по всей земле рассыпа́лась,
Растряслась, раззвенелась, там и осталась;
Снежные гиены пришли в город разорять сады и гнёзда —
Все-все зажмурились взрослые. Сделались спящие, испугались.

От великой стужи птицы растревожились,
Железные перья сладили, стали толстокожими.
Полетели облакоэлектростанцию крушить бомбами сердец своих, вольные,
На человечьих птиц похожие.

И стальные птицы им навстречу летели,
Неживые сердца в их груди тарахтели —
Облакоэлектростанция огнём небо царапала грозно —
Железные перья плавились и горели.

Человеческие дети подбирали птиц упавших трупики,
Вокруг туловок неумело спутывали прутики,
Большую солнечную мельницу строили —
Солнце небу вернуть хрупкое.

Детский смех о земную бился плаху;
Солнечная мельница перемалывала мир в труху.
Человек любовался делом рук своих.
Человек – последний – стоял на берегу.

Над зелёной гостиной – заповедник луны и звёзд
Нанесён серебряной тушью на пергамент, лишенный границ.
В самых дальних их сумерках спрятан солнечный мост,
Сложенный из закатом выточенных спиц.

Мост ведёт через бездну каждого смертного сна,
Через спорые воды той самой реки,
В которую дважды не ступишь ночью, ни среди бела дня.
И воды её неподвижны и глубоки.

Мост ведёт через бездну к подножию гор,
Поглощающих время, пространство реальности Ны.
С чьих вершин наблюдают движение солнечных волн
Внебогляды и молчуны с другой стороны.

В их домах: верстаки для создания птичьих душ,
С бледной пылью реторты, перегонные кубы
Для питания ткани вселенной и её кружев,
Астролябии, карты ветров луны.

У подножия гор стережёт их покой
Сисиутл-Эа, пожирающий имена.
В жизни прошлой, забытой, здесь был город живой,
Но однажды его поглотила война.

И был создан бессмертный двуглавый змей,
Чтоб божественной истиной смерть оправдать.
Оживить пустоту, приходящую следом за ней
К тем, кто чужую жизнь смог отнять.

И сгорали огнем над землёй корабли,
И с оружием шел народ на народ.
Схоронив мертвецов, живые ушли.
Сисиутл бессмертен. Он здесь живёт.